Итак, Георгий, жду твоего согласия.
Руку приложил Шадиман,
владетельный князь Сабаратиано.
Не нужно быть смиренным!
XIV круг хроникона, год 325"*.
______________
* 1625 год.
Свернув свиток и запечатав его голубым воском, Шадиман накинул темный плащ, прикрыл резную дверь, выходящую на балкон, погасил светильник и вместе с чубукчи спустился по лестнице и исчез в ночной мгле... Если бы семь тигров ворвались в маленький домик смотрителя царских конюшен, и тогда не так бы поразился Арчил. Растерянно оглянувшись на всемогущего князя Шадимана, он неловко опрокинул табурет и несмело попросил князя удостоить его честью и присесть на тахту, с которой спокойно приподнялся Папуна.
- Сам же просил тайно послание передать, - засмеялся Шадиман, - а сейчас смотришь, словно увидел на мне куладжу цвета сгнившей груши, отороченную мехом, похожим на крапиву. Э-э, веселый азнаур Папуна! Я готов поклясться, что болезнь твоя прибыльна Георгию Саакадзе: много полезного увидел здесь!
- Для тебя, князь Шадиман, мало.
- Это ты к чему?
- К твоей дружбе с черными бесхвостыми чертями. И еще знай: шакал ястребу не спутник.
- Ты слишком откровенен. Не опасно ли?
- Э, князь, я больше всего опасаюсь попасть в гости к дураку, остальное на земле бог устроил все по своему нраву.
Шадиман, искренне смеясь, отстегнул цепочку и сбросил алтабасовый плащ на чучело джейрана, стоящее в углу.
Заметив неодобрительную ужимку Арчила, хмуро отошедшего к окну, Папуна сказал:
- О-о, Арчил! Так ты принимаешь умнейшего из умнейших? Где то вино, за которым я сегодня гонял конюха в "Золотой верблюд"?
Шадиман сам не знал, почему охотно восседал на поданной ему подушке, почему выпил с Папуна, почему, несмотря на колючий язык азнаура, от души был доволен веселой беседой, и вдруг спросил:
- Скажи, азнаур, не хочешь ли при царе Симоне должность занять?
- О-э! Князь, разве у меня, подобно Арчилу, лошадиные зубы?
- При чем тут зубы?
- При многом, князь! Вот мой Арчил пятого царя дожевывает - и ни разу не пожаловался на боль в животе!
Шадиман чуть не задохнулся от нахлынувшего смеха. Чубукчи опасливо оглянулся на дверь: не хватает кому-нибудь обнаружить здесь князя. А Шадиман, словно вырвавшийся на свободу пленник, смеялся и потягивал вино из фаянсовой чаши, подарка Гассана, от которого Папуна узнавал немало полезного.
- Где, Арчил, такое вино достал?
- Светлый князь, разве посмеет хоть один духанщик прислать азнауру Папуна плохое вино?
- Не посмеет - из опасения, что, когда Саакадзе вернется, я воспользуюсь старыми клещами новой власти и оторву дерзкому винодателю голову.
- А ты думаешь, Саакадзе вернется?
- Князь князей, скука - лучший погонщик. Одного пастуха спросил другой: "Почему опять пасешь стадо на болотистом лугу? Или мало овец у тебя затянула тина? Почему недоволен вон тем лугом? Разве там не сочная трава? Или богом не поставлено там дерево с широкой тенью для отдыха пастухов? Или не там протекает прохладный горный ручей?"
Почесал пастух за ухом и такое ответил: "Может, ты и прав, друг, только нет ничего страшнее скуки. Сам знаешь, какой шум подымается, когда тина засасывает овцу. Ты бежишь, за тобою другие бегут, я вокруг красный бегаю, воплю. "Помогите! Помогите!" А сам радуюсь, что время тоже бежит. Смотрю на солнце: что сегодня с ним? Как пастух, среди облачков-овец вертится. Овца уже по шею в тине. "Держи! Тяни! Тащи!" Кровь у нас - как смола кипит. "Мэ-э-к!" - вопит овца. А если удастся овцу спасти, всем тогда удовольствие! "Мэ-э-к!" - благодарит овца. И мы смеемся, хлопаем по спине друг друга: "Молодец, Беруа! Молодец, Дугаба! Победу надо отпраздновать!" Тут глиняный кувшин с вином, что для прохлады у реки зарыт, сам сразу на траву выскочит. Чашу каждый подставляет, чурек уже разломан, откуда-то появились сыр, зелень! "Будь здоров! Будь здоров! Мравалжамиер!.. Э-хе-хе... Смотрю на луну - что сегодня с нею? Как чаша, в вине тонет... Э-э, всем тогда жаль, что время уже стада домой гнать".
- О-хо-хо-хо! - заливисто хохотал Шадиман, прикладывая шелковый платок к губам, как бы стараясь приглушить слишком откровенный смех.
Папуна, вновь наполнив его чашу вином, миролюбиво продолжал:
- Видишь, князь, и от скуки есть лекарство. Будь здоров, царедворец Шадиман Бараташвили! - Папуна поднял чашу, осушил и потряс над головой. Хотя у тебя и у Саакадзе разные мысли об овцах, но скучает мой "барс", когда долго о тебе не слышит, потому и гонит своих овец ближе к княжеским рубежам.
- Не надеется ли, что я наконец образумлюсь и помогу ему вытащить овец из болота? Скажи "барсу": напрасно рассчитывает, - помогу тине поглубже засосать.