Наиболее зримо, наглядно и остро идеологическая борьба происходила в сфере творческой жизни общества.
Мой знакомый, преподаватель Ленинградского высшего военного инженерного училища в звании подполковника, был уличен в том, что читал книги Солженицына. Его немедленно отправили служить в один из отдаленных провинциальных гарнизонов.
В постсоветское время нет дня, нет часа, чтобы не появилось еще одно воспоминание, как артиста зажимали, писателя не издавали, музыканта не пускали, художника не выставляли и т. п. Сила идеологического пресса, по этим воспоминаниям, была величайшая, а идеологический официоз — всепроникающим. Я был далек от людей творческих профессий, поэтому у меня нет личных воспоминаний на эту тему.
Одновременно с мощным идеологическим официозом текла действительно творческая талантливая результативная деятельность. В этот период были созданы великолепные фильмы — гордость нашей страны. Песни того времени и сейчас любимые песни нашего народа. Театры ставили удивительные, выдающиеся спектакли. Нашему балету аплодировал весь мир. Эти фильмы, спектакли и песни я вспоминаю с величайшим удовольствием.
Для могилы Хрущева скульптор Эрнст Неизвестный сделал памятник: половина лица — темная, половина — светлая. Если говорить о периодах оттепели и застоя, то вернее, короче и точнее не скажешь: одна часть жизни темная, другая — светлая. По моему восприятию, размер светлой части больше.
В период застоя говорили одно, думали другое, а делали третье. Это являлось великолепным поводом и базой для рождения анекдотов. Они были по-настоящему смешные, злые и часто имели определенную направленность — размывать идеологическую базу страны. К последним относятся анекдоты про Чапаева. Для моего поколения Чапаев — образец для подражания. Анекдоты превратили его для сегодняшнего поколения в придурка. Смысл совершенно ясен: если такие недоумки воевали за власть Советов, то что можно ожидать от такой власти.
Период застоя — это начало ностальгии по Сталину. Бессилие и нежелание власти наводить порядок, постоянно ухудшающиеся условия жизни вызвали тягу части народа к Сталину. Многие водители, а в Грузии — большинство, держали за стеклами своих автомобилей портреты Сталина. На рынках появились в продаже его изображения. Спрос на них был постоянный. В разговорах часто говорили про власти: «Сталина на них нет». Казалось бы, после всего того, что стало известно о культе личности, о лагерях, репрессиях и т. п., его имя будет упоминаться только с проклятиями. Получилось наоборот. Легенда о том, как начальники всех степеней боялись Сталина, как одно его слово решало проблему, была жива и обладала притягательной силой. Главная тема воспоминаний про Сталина — после войны ежегодно цены снижались, сейчас — повышаются. Главный упрек властям — при Сталине начальники были скромные, не особенно отличались по уровню жизни от рабочих, сейчас превратились в господ.
В период застоя вместо культа личности Сталина расцвел культ личности Брежнева. Только при Сталине был настоящий культ, а при Брежневе — фарс. Брежнев вдруг стал больше герой, чем Жуков. Смешно и жалко было смотреть передачи по телевидению, где он выступал или поздравлял кого-либо. Но власть держать он умел, внешнюю политику проводил твердо и ни перед кем на Западе не прогибался.
После смерти Брежнева Генеральным секретарем ЦК КПСС стал бывший Председатель Комитета государственной безопасности (КГБ) Ю. В. Андропов. Правил он недолго, умер от болезни. С его приходом в стране началась «большая стирка». Как обычно, средства массовой информации доводили до населения только дозированный объем сведений. Но по циркулирующим разговорам было известно гораздо больше. Возбуждали уголовные дела и снимали с должности многих видных партийных советских и военных начальников. Мотивы: злоупотребление служебным положением, взяточничество, хищение социалистической собственности и т. п. Андропов всколыхнул болото, которое образовалось в период застоя.
На одной из конференций моим соседом оказался полковник, член партийной комиссии Главного политического управления Советской Армии и Военно-морского флота. Конференция была скучная, сидели мы далеко и коротали время разговорами. Полковник рассказал мне, что с приходом Андропова стали привлекать к партийной ответственности, невзирая на должность и воинские звания. А зарвавшихся и зажравшихся крупных и даже очень крупных военных оказалось достаточно.
Однажды я поездом после командировки возвращался из Москвы в Ленинград. Мой сосед, торговый работник, был пьян, но не в стельку, а в такой степени, когда хочется только одного — излить душу. Кроме меня, в купе больше никого не было, поэтому излив души пошел на меня. Лейтмотив излива: «Брежнев сам жил и нам давал. Андропов сам жить не умеет и нам мешает».