— Ты? Какого чёрта?
— Я – «какого чёрта»? Это ты на меня полез! — возмущенно заявляет Петер.
— Если бы… Если бы ты не улегся ко мне, ничего бы такого не случилось!
— А куда мне надо было улечься? На пол? Или на стол, калачиком?
— Ты прижался ко мне!
— Какие мы нежные и чувствительные! Но в отличие от тебя я не искал, где у тебя попочка, и не интересовался, почему у тебя нет титек.
— Это я не у тебя искал…
— А у кого? — поганец начал крутить головой. — Что-то никого здесь не вижу больше! Или этот субъект под диван спрятался? — Петер быстро перегибается через меня, свисает вниз головой, а главное, прижал меня своим теплым телом, выпятил свой зад. Стервец!
Хватаю его за пояс штанов и отбрасываю в стену, плевать, что у него рана на ноге! Не будет развращать меня своим тельцем, своими глазками невинными, своими голубыми выходками. Петер ойкнул и… захихикал. Мерзкий тип! Я соскакиваю с дивана, злой, как тысяча чертей, бегу в ванну и туалет.
Раз уж проснулся, решил чайку выпить. Дождался кипятка в кастрюльке, нарезал кекс и отправился завтракать в комнату. Раненый гадёныш притворяется спящим.
— Эй! Петенька! Завтракать будешь?
— Я тебе говорил, что я очень злопамятный и мстительный?
— Да ну?
— Ну да! Еще раз назовешь меня Петенькой, пожалеешь!
— М-м-м? Страшно! И что ты сделаешь, ПЕТЕНЬКА? Громко пукнешь? Разговаривать не будешь? Вконтакте напишешь унижающий меня статус? Ну, так пукай, не разговаривай, выкладывай.
Петер обиженно отвернулся от меня, лёг на спину (на левом боку он лежать не может из-за раны), переплёл руки на животе. Артист! А вдруг и вправду разговаривать не будет? Это же мучение будет! Отламываю кекса, сажусь рядом с обиженным тельцем на коленки.
— Ла-а-адно! Я уже понял, ты обиделся. Буду тебя не Петенькой, а Петечкой называть, или Петрушей! Согласен? Я тебе кексика принёс. Открой клюв!
Он распахивает рот, продолжая изображать обиженного спящего щенка. Я аккуратно кладу маленький кусочек ему в рот. Он жуёт. Опять пасть открыл. Ещё кусочек. Снова клювом щелкает. Ну, на ещё. Он хап - мои пальцы зубами цапает. Неудачливая пиранья! Даже смешно.
— Петенька! Тебе двадцать шесть лет! Если, конечно, ты не врёшь. А ты ведёшь себя как школьник. Может, лучше встанешь и нормально поешь и чай попьёшь?
Он что-то шёпотом, тихо-тихо, говорит.
— Что?
Петер опять шевелит губами.
— Что? — наклоняюсь я к нему ближе.
— Я… очень… злопамятный… — еле слышно шепчет обиженный, а я еле разобрал, наклонился ниже. И ррраз! Он как метнулся ко мне, я бы даже сказал, прыгнул! Ногу правую перекинул через меня, обхватил клешнями своими, уцепился за шею, за затылок. И присосался губами к моим губам. Мама! Что за парш-ш-шивец? Пытаюсь отцепить его обеими руками: как бы не так! Он как клещ, как гриб-паразит, как рыба-прилипала. Не стряхивается! Я даже встать решил, чтобы избавиться от присосавшегося. А он висит на мне, как детёныш на коале. Я его сбрасываю, а он не сбрасывается! Шарит в моём рту! Хотя кажется, что не во рту, а язык до паха достает и поднимает там всё, что способно подниматься. Ах, как заныло внизу живота! Припадочная пляска, рваное танго с безногим танцором. Бью его спиной о стену, о стол, верчусь, запинаюсь о сумку… Бабах! Аж зелёные искры из глаз – так я к винтажному трюмо приложился! Чёрт! Но грохот был не только от моей черепушки. Петер тоже, видимо, получил сполна. Он обмяк, сразу отпустил руки, закатил зрачки и издал:
— С-с-с-с-с-с… каба-а-ан… пф-ф-ф…
И я понял, что придавил его левую ногу.
— Какого хрена! — начинаю орать я, возвышаясь над тельцем в корчах. — Ты сам виноват! Придурок! А если шов разошёлся?
— С-с-с-с-с-с… слоня-а-ара…
— Что за игры? Ты вообще с головой не дружишь? Или это только при мне?
— Пф-ф-ф-ф-ф… при тебе… сколько в тебе тонн?
— Придурок! Ты сам-то встанешь?
— Не-е-е-е… умираю-у-у…
Блин, только и делаю, что ношу его на себе, раненого пидораса! Подбираю его с правой стороны и бережно на диван складирую. Но ему и этого мало: когда наклонился над ним, укладывая, он толкнул меня за шею на себя. Блядь! Опять схватился, кусает в шею! Еле отлепил его! А он шипит в меня:
— Чтобы не Петеньки, ни Петечки, ни Петруши я не слышал! Иначе твой следующий стояк будет иметь для тебя стыдные последствия!
Что за человек? Ведь глиста глистой - тощий и нежный. Откуда в нём это? Я даже подавился той руганью, что из меня излиться была готова, так твердо он это сказал!
Теперь обиженным выглядел я: фыркнул, губы поджал, к трюмо подошел. Так и есть, засос светится. Идиотизм! Вижу в зеркале, что Петер резво штаны свои хлопковые скидывает и нагишом уже на диване сидит, изогнулся, ногу левую согнул и бинты осторожно разматывает. На лице гримаса боли. Салфетку откладывает, она вся в крови.
— Неси лидокаин, шприц, антисептик и ещё бинтов! — приказывает он мне.
Я бросился исполнять. Весь «больничный» пакет притаранил. Сел рядом, наблюдаю за его манипуляциями, кошусь на розовый член, бесстыдно выставленный мне, слабонервному зрителю, напоказ. Петер смочил хлоргексидином рану, свернул из бинтика новую салфетку, приложил к ране. Набрал обезболивающее, сделал инъекцию. И опять ни звука, ни писка, ни дергания я не заметил. Ещё раз поменял салфетку и стал заматывать ногу бинтом. Уже на последнем обороте тихо и типа по-дружески спросил:
— Что, любуешься? Ничего так член? Симпатичный?
Я застонал, посылая в потолок поток негодования:
— Н-н-ну что за приду-у-урок? Зачем? Зачем ты всё это делаешь? Как? Как я здесь оказался?
Я соскочил с дивана, схватил остывший чай в кастрюле и сбежал на кухню, чтобы якобы вновь нагреть воду. На кухне на пыльном подоконнике обнаружил пачку папирос. Разве их еще делают? Наверное, несколько лет тут провалялась. Плюнул на сомнения и закурил «Приму». Капец, как вдарило в горло и в мозг горечью и пылью! Даже закашлялся! Зато папиросы оказали благотворное воздействие на моё сознание. Я, наконец, попытался проанализировать поведение этого Петеньки (Петечки, Петруши). В его поведении есть что-то сумасшедшее. Это непрошибаемое хладнокровие, нечеловеческая выдержка, змеиная реакция и тут же жеманные прискоки, блядские капризы, развратные пальчики, похабные шутки. Не должно это сочетаться! Хотя… Что я знаю о геях? Что я знаю о таких шлюхах, как он? Наверняка его жизнь не чета моей, обточила душевный костяк и вытащила наружу всякое дерьмо. И история эта с убийством. Его ведь сожрут! А он это хладнокровно вытерпит! Или не вытерпит. Жалко его, поганца.
Иду с горячим чаем обратно в комнату. Петер оделся, лежит на правом боку, глаза закрыл. Опять симулирует сон.
— Можно я в Интернет зайду с твоего нетбука?
— Зайди. Только «мыло» не открывай своё! И в сети, где онлайн высвечивается, тоже не надо заходить…
— Хорошо. Хотя в социальных сетях я и так не состою.
Открываю браузер, ввожу «Криминальные новости». Тут же новостные порталы выдают ссылки на скандальный случай с убийством депутата Заксобрания Хабарова М.М. Открываю сразу несколько окон, читаю новостную ленту и комментарии к сообщениям. Основное:
«20 июля в своём загородном доме убит известный депутат и общественный деятель, в прошлом предприниматель Хабаров Максим Максимович. Обстоятельства убийства не разглашаются. Но из достоверных источников известно, что к нему причастен некий молодой человек, сотрудник фонда «Чистые белые ночи», который создан для борьбы с распространением порнографии, пропагандой гомосексуализма, выступающим с гражданскими инициативами против проституции и педофилии. В следственном комитете сообщили, что настоящее имя подозреваемого выясняется.
Предположительно молодой человек приехал в дом вместе с Хабаровым М.М. для обсуждения новых проектов фонда. Однако после ухода подозреваемого депутат был обнаружен убитым. Смерть наступила в результате колотой раны в сердце, предположительно шилом большого диаметра. Специалисты следственного комитета сообщают, что преступление было тщательно подготовлено и, вероятно, имеет заказной характер. Убийство депутата связывают именно с его яркой и принципиальной позицией в отношении сексуальных меньшинств. Расследование ведется под контролем прокуратуры Петербурга, которая возбудила уголовное дело по ч. 1 ст. 105 УК «убийство». Возможно, статья будет переквалифицирована в п «б» ч.2 ст.105 («убийство в связи с выполнением общественного долга»)».