— Я поиграюсь с тобой и позволю твоему выродку увидеть в моих воспоминаниях каждый миг, в котором я трахал тебя…
Щелчок.
Кулак сжат до боли. До белых костяшек на нем.
Толиус оказался хитрой крысой. Хитрой, хитрой крысой, но такой тупой. Он дал понять ей, что Драко Жив. Драко жив. И Гермиона выдыхает. Потому что:
«Дышать становится не страшно…»
И вонзает нож прямо в его горло.
Вытаскивает его и вновь вонзает. Даже не закрывает глаза, когда кровь хлесткими струями начинает выливаться на ее лицо. Еще раз.
За Забини.
За Нарциссу.
За всех убитых.
За Драко.
За себя.
Гермиона останавливается только когда тяжелая голова мужчины падает на ее плечо. Шевелиться трудно, придавленной его весом. Но и будто нет этой тяжести. Она скидывает его с себя и смотрит вверх. Сквозь кроны деревьев. Сквозь облака. Сквозь небо. И сквозь атмосферу.
Грейнджер видит, как уплывает ее выдра с призывом о помощи. Теперь уже не удерживающаяся от защитного купола. Он пал. Вместе с ублюдком.
Она приподнимается на локтях и стынет. Ее ошпаривает от одного взгляда на свое оружие. Палочка сломана. Она не дергается. Даже не сглатывает накопившуюся слюну. Удерживает ее во рту максимально замкнутыми челюстями. Так, что болят зубы, так чтобы раздробить себе череп к херам собачим.
Ее палочка сломана. И нет возможности посмотреть. Увидеть его глазами… Путь к Драко закрыт…
Она чувствует, как накатывают на веки слезы, и говорит себе: это просто соль, просто соль. Ничего более. Просто ебучая соль!
Грейнджер не реагирует, когда вдалеке хлопками оглушает тишину Авроры. Не смотрит и не слышит, как кричит Гарри и зовет ее. Она дрожит. Ссутулившись обняв себя руками. Во рту ржавый вкус чужой крови. Перед глазами пелена. И ничего…
Кто-то тормошит ее. Кто-то наколдовывает плед и укутывает ее. Этот кто-то — родной. Но в глазах лишь одна соль…
Гермиона поднимается с помощью Гарри на ноги и давится от его объятий. Кричит в грудь, что не смогла.
Задыхается.
Она чувствует, как воет сердце. Жмурится, щурится, икает с перебоями.
Она умирает от мерзкого понимания того, что не сможет увидеть Малфоя. Палочки нет, как и надежды.
Черт, как же ей больно.
Гарри что-то говорит, но вновь напрасно. Она улавливает обрывки приказов, которые он раздает. Слышит, как по опушке разносятся голоса. И вдруг барабанные перепонки лопаются от:
— Гермиона…
И это оглушительно больно. Это его голос. Грейнджер поднимает голову и замечает, что все смотрят вперед, прямо туда, откуда пришел он…
Гарри ошарашено пронзает голосом воздух:
— Это? …
Дышать не страшно…
Комментарий к
Время пол восьмого утра. Я заканчиваю главу и иду спать, наглотавшись мерзостью последней части работы. Жутковато…
Спасибо всем за поддержку! Жду ваших отзывов, и всех обнимаю!
Группа ВК
https://vk.com/club195288379
========== Часть 13 ==========
Отец всегда учил его, что нужно уметь держать удар.
Сжать зубы и, без единой эмоции на лице, принимать поражение. Чтобы тебя не шакалило из стороны в сторону даже от малейшего намека на боль. А еще он говорил: «Распрями плечи и иди вперед, что бы ни случилось». И Драко всегда так поступал. Шел по стеклу, которое высыпалось перед его ногами из коробки, с коротким названием «жизнь». Оно порой хрустело, как кости, прямо в такт каждому шагу.
Малфой давно превратился в пластилин: без скелета, без внутренностей и с огромной черной дырой за пазухой, которая хранила в себе все его сдержанные крики, ведь «нужно уметь держать удар».
Даже, если бьют кулаками, даже если забивают. Без эмоций. С гордо поднятой головой. Принимай, глотай, не прожевывая.
Мама всегда учила его человечности. В тайне от отца.
Она говорила: «бояться не стыдно. Это говорит лишь о том, что ты человек. Твое сердце бьется и ты живешь». Учила манерам, тонкостям общения, этикету. Делала все, чтобы приблизить сына к коммуникабельности. Что можно избежать удара одним лишь разговором, удачно подобранным словом. Можно избежать боли. Вот так она его учила.
Наверное, это называлось добротой.
— Ты будущий Лорд, Драко. Что нужно сделать когда входит дама в комнату? — говорила она.
Элементарно. Встать и поприветствовать ее.
— Будь вежлив, сын, — говорила она.
И он старался. В своих пределах, но старался.
А она говорила, говорила.
Все ее слова, сказанные когда-то, вся доброта, что она ему внушала, остались где-то далеко. Там, где стены родного Мэнора обжигали холодом и тишиной. Или, может быть, там, где в круглом зале суда Дементор высасывал последний хрип отца. А мама все говорила и говорила.
— А когда ты встречаешь знакомых, нужно улыбнуться и сказать…
— Привет, выблядок!
Драко раскрывает глаза от ощутимого удара в челюсть. Сознание очнулось сразу же и помахало кровавыми пальцами.
В горле першило и в глаза будто насыпали песка. Нос был заложен и он просто напросто не дышал, Малфой склонялся к тому, что он был скорее сломан.
«Держи удар, сын»
В голове слова отца включают свет. Бодрят лучше бодроперцового зелья. Он никогда им не пользовался, было достаточно воспоминаний и указов Люциуса. Малфой приподнимается и видит перед собой скованные веревкой руки, режет взглядом вперед и утыкается в чьи-то ботинки.
— Проснулся, ласточка? — голос тонкий и липко слащавый, как у портовой шлюхи из рассказов Блейза.
Драко тут же, от всплывшего имени друга, смотрит по сторонам. Ищет его. Восстанавливает последние события.
Они сидят с Забини в гостиной, о чем-то шутят, друг просит его достать из запасов гоблинское виски, и Малфой со второй попытки соглашается, удаляясь в погреб. Его останавливает на полпути сигнализация, которая сработала от чужого присутствия в доме. Бутылка соскользнула из хвата и разбилась, но он к тому времени бежал в гостиную, нацелив вперед палочку. Все случилось слишком быстро. Драко подбежал к Блейзу, который лежал на полу и стоило ему поднять голову, врезаться взглядом в корзину цветов, его оглушили прямиком в спину. Вот так вот тупо он проебался.
И теперь он здесь. Сидит на полу перед каким-то мужчиной, больше похожим на женщину. В костюме ядовито-оранжевого цвета, будто обтянутый золотой фольгой. Все в нем рыжее, даже волосы в толстой косе.
— Представляю сколько у тебя сейчас вопросов, — грубый, низкий голос звучит где-то слева, там где в тени спрятался еще один. — С каких хочешь начать?
Он нарушает свое укрытие и выходит вперед. Разительная противоположность первому. Огромный, как Хагрид. Такой же волосатый, с длиннющей бородой и кустистыми бровями. Глаза черные, как ночь. Как дно в котле. Мужчина подходит к «рыжему», который сидит на корточках перед Драко, и кладет огромную ладонь на его волосы. Гладит. Чешет за ухом. Отвратительное зрелище. Рыжий льнется к ласке закатывая глаза.
— А ты подрос с того момента, когда, я видел тебя в последний раз, — из-за бороды даже не видно его раскрывающегося от речи рта. — Я предупреждал Темного Лорда, что вашей семье не стоит доверять. И, как видишь, оказался прав. Быстро ты прогнулся под Министерство и помог им найти всех сбежавших.
— Кроме нас! Кроме нас! Не попались! Не попались! — рыжий сопит и распрямляется, облокачиваясь на плечо бородатого, ехидно улыбаясь. Теребит свою косу, расчесывая кончики волос прямо руками.
— Где Гермиона? — голос ломается ровно на ее имени. Черт.
— Мертва.
Драко дергается. Но связанные руки и ноги сковывают его действия. Внутри все рушится. И он больше не слышит слов отца. Не держит удар. Потому что это долбанное «мертва» режет без ножа, до скрипучей боли в лобных долях, прямо там, где еще слышится ее смех, прямо там, где еще звучит «я твоя». Мерлин, как это больно!
— Или, — громоздкий мужик шевелит усами, явно растягивая подлую улыбку. — С ней развлекается ваш Аврор.