Это были охотники на ведьм, польстившиеся на обещанное за каждую несчастную вознаграждение.
Олиху пришлось превращаться в дракона, чтобы успеть спасти свою ведьмочку. К тому времени, как сделав несколько взмахов огромными крыльями, он оказался у леса, на едва сопротивляющуюся девушку уже набросили мешок и огромный детина хотел уже «успокоить» ее увесистой дубиной.
Он успел вовремя, остановив мужиков ревом и вырвавшимся из пасти огнем.
Один умудрился — таки скрыться в лесу, остальные же попадали ниц.
Обернувшись человеком, все еще покрытый чешуей от переполнявшей его злости, он зарычал:
— Кто старший? Как посмели? Немедленно снимите сети!
Двое бросились к девушке, чье тело уже била крупная дрожь и быстро освободили ее от сетей.
— Повелитель, — заблеял их предводитель. — Мы честные ловцы ведьм, и у нас есть даже разрешение на отлов этих сучек.
Он дрожащей рукой вынул из-за пазухи помятый свиток.
Не глядя на ту бумагу, Олих швырнул им несколько золотых монет.
— Этого вполне достаточно за ваш «труд»! — презрительно рявкнул он и подхватил девушку на руки.
Его обоняние не подвело его и в этот раз, он шел через цветущий луг, безжалостно топтал траву и цветы, оставляя за собой след из изломанных стеблей. Остановился только достигнув горного ручья, с шумом срывающегося с камней, поросших мхом. Нашел площадку поровнее и опустил на нее девушку. Только тогда сорвал с ее головы грязный мешок.
— Демоны, — выругался он, увидев, что девушка смотрит на него широко открытыми глазами. Он-то думал, что она в обмороке!
Дымилось ее платье, а по рукам и ногам, не прикрытых тканью, змеились ожоги от магически заговоренной сети. След от огненной ячейки уже покрылся волдырями и на нежном лице, ставшем сейчас белее снега.
У нее не хватило сил ни пошевелиться, ни заорать, когда он резким движением разодрал на два полотнища рубище, служившее ей платьем.
— Демоны, — ругался он, глядя на многочисленные ожоги, покрывавшие ее тело. В одну из ран даже забился кусок ткани.
Когда он осторожно вынимал его, она тихо застонала. Из глаз, вмиг ставшими тусклыми, побежали слезы.
— Потерпи, девочка, потерпи, — бормотал он, накладывая свои руки на ее раны. В состоянии трансформации, даже частичной, он мог быстро восстанавливать свое здоровье. А мог и помочь другим. Его руки источали свет и силу, залечивающую раны. Урлас бы своей магией сделал все лучше и быстрее, но не было времени. Уж очень он боялся, что на ее теле останутся рубцы. Хотя, казалось бы, чего ведьму жалеть-то? Но почему-то было жалко. Почему-то щемило в груди. Он спешил, чтобы облегчить ее боль. Один рубец затягивался за другим. И хотя тело все еще сотрясала крупная дрожь, слезы из глаз ее бежать перестали. Боль, по-видимому, отступала. К глазам вернулся тот яркий изумрудный цвет, который поразил его еще в первую их встречу. Не сейчас, не вчера. А много-много лет тому назад…
Он уже жил в семье своего отца, был официально признан сыном и наследником Золотого дракона. В его же личном замке уже обитал его сводный брат Урлас. В очередной раз навестив свою мать и отчима, они отправились на охоту. Тогда-то он и встретил юную задорную девочку, которая прыгала вокруг сгорбленной старухи, словно шустрый олененок. Ей было от силы лет десять. Она бросала в корзину, которую тащила старуха цветы, ветки, грибы. Заметив у дороги яблоню, на которой уже почти дозрели плоды, она попыталась сорвать одно. Все прыгала и прыгала, а достать так и не смогла. Олих сжалился над ребенком и сорвал ей яблоко.
Вот тогда-то его и обожгло ярким изумрудом ее глаз.
— Тебя как зовут, малыш? — спросил молодой человек.
Девочка засмущалась и только молча смотрела на него, покусывая губы.
— Рыжик, — он дернул ее за вьющуюся прядь, — ты что, язык проглотила?
Но тут отозвалась, показавшись на дорожке, старуха.
— Велма, постреленок ты эдакий. Ты куда запропастилась?
— Зато у тебя язык больно уж длинный, — девочка стрельнула на него глазами и побежала к бабушке.
— Расти скорее, Велма! — прокричал со смехом он ей вслед. — Я приду за тобой!
А та развернулась, щелкнула пальцами и на Олиха посыпались с дерева, под которым он стоял, яблоки. Все до единого опали. А последнее, самое зеленое, чуть и вовсе ему в глаз не попало.