- Он любил тебя! Мне вообще иногда кажется, что он в своей жизни любил только тебя. Для вас ведь даже мать стала разменной монетой, вы даже ее втянули в свои игры, чтобы что-то там доказать друг другу, нисколько не заботясь о ее чувствах! А он еще помнил, как вам было хорошо когда-то вместе. Что, все это было ложью тогда, да, Глеб? Ты пользовался им? Или зачем все это было тогда? Зачем была Агата?! Зачем?! – Юля уже кричала, и Андрей обнял ее со спины, чтобы хоть немного успокоить.
- Да он всю жизнь меня обворовывал и кидал! Это он мной пользовался как фабрикой по производству песен, сам-то он их писать не мог!
- Чего же ты терпел такое скотское отношение, бедненький? – не выдержал уже Каплев и встрял в диалог. – Ушел бы сразу в 90-м к “Декадансу”. Или отказался бы становиться частью Агаты. К чему был весь этот цирк с криками про рабство? Тебя же никто силой к батарее не приковывал и паспорт не отбирал. Да и не похож ты был на раба! Ты хоть в зеркало посмотрись, свободный человек! А потом на фото тех времен. Если так и выглядят рабы, то возьмите меня уже кто-нибудь в рабство, наконец!
- Ты и так уже, - зло выплюнул Глеб.
- Ну и как, ты счастлив теперь? – всхлипнула Юля. – Счастлив, когда избавился, наконец, от него, уничтожил его?
- Вообще-то это он выиграл оба иска!
- Но проиграл тебя! – голос Юли сорвался на хрип, и она закашлялась. – Проиграл своего младшего брата. Так что толку от тех судов, если ты ненавидишь его и не даешь ни единого шанса на примирение? Что толку существовать в этом мире и на этой сцене, если ничего нового не пишется и есть уверенность, что не напишется больше никогда? Вечно катать твои песни? Он, наверное, и сам уже начал понимать, что это постыдно и жалко выглядит. А ему хотелось сохранить лицо. А еще он в полной мере осознал твое истинное к нему отношение, твою ненависть, твое отвращение. Может, он тоже задумался, а что же было в Агате, и не притворялся ли ты все эти двадцать лет непонятно ради чего. И поэтому он предпочел уйти красиво, чтобы никогда больше не сталкиваться с тобой – даже виртуально, даже дистанционно. Чтобы никогда ни в одной беседе больше не всплывало твоего имени. Чтобы не приходилось повторять строки, написанные тобой. Чтобы не ждать твоего звонка. Чтобы не видеть, как ты губишь себя, как развлекаешься с другими, а в его адрес только ядом плюешь… Чтобы заморозить эту боль, которая выедает его нутро с 2009 года…
- Ну надо же, каким мучеником у нас Вадим Рудольфович выходит! – картинно всплеснул руками Глеб. – Ну просто несчастный ангелок, втоптанный в грязь коварным демоном. А сколько он меня в эту грязь мордой макал – кто-нибудь учитывает это?! Держал бы он на плаву Агату столько лет, если бы был таким чувствительным и ранимым эдельвейсом? И со мной бы судиться не стал. Да ты совсем не знаешь его!
- Даже самые сильные и самые подлые люди, - Юля сделала картинную паузу и пригладила ладонью и так безупречно лежавший ежик волос, - рано или поздно ломаются.
- От перенапряжения, - ядовито усмехнулся Глеб, - когда ломают об колено других.
- Нет, это невыносимо… - пробормотал Каплев.
- Налей вина мне, мальчик, - отозвался тут же Глеб и надменно захихикал.
- Пойдем, Юль, это бесполезно, он не слышит. Зато теперь я ясно понимаю, что искать Вадима не стоит. Он сбежал вот от этого всего, и назад тащить в адище я его не хочу. Пусть отдыхает с миром и забывает его, - и он ткнул пальцем в Глеба, - как страшный сон. Может быть когда-нибудь он исцелится и вернется.
- Скатертью дорожка! – крикнул Глеб в захлопнувшуюся дверь, натянул горло свитера на лицо и, рухнув на подушку, свернулся калачиком.
========== Глава 3. Серое небо ==========
Ты уйдешь, но станешь жаждой, мук запретных болью.
Алый сок любви однажды станет черной кровью.
Испей мой стон, дай мне шанс,
Сожги мой сон, дай мне шанс.
- Глебушка, просыпайся! – ласковая мамина рука потрепала его по светлым вихрам, и Глеб приоткрыл правый глаз.
Возле кровати стояла мама в темно-красном халате и светлом переднике и держала перед собой на вытянутых руках большой пирог с 12 свечками.
- Ну же, давай, задувай, сынок!
- Не забудь желание загадать, мелкий! – раздался звонкий голос из коридора, и в комнату просунулась голова с темной копной волос.
Глеб приподнялся, набрал полную грудь воздуха, закрыл глаза и изо всех сил подул. На маму тут же полетел вихрь крошек. Она, улыбаясь, отерла лицо.
- Умница моя! А теперь умывайся и пойдем пить чай!
Глеб зевнул, потянулся и выбрался из-под одеяла.
- Чего загадал, мелкий? – Вадим подошел к письменному столу и принялся копошиться в нижнем ящике.
- А тебе-то что? – мигом ощерился Глеб.
Он помнил, как высмеивал всегда старший его нехитрые детские желания и чаяния, и не хотел и в день рождения выслушивать очередную порцию подколок.
- Ну, может, тогда я угадаю? – и Вадим извлек со дна нижнего ящика пластинку и протянул ее Глебу. – С днем рождения, мелкий! Расти большой, не будь лапшой! – и он неуклюже похлопал Глеба по угловатому плечу.
- “Стена”, Вадик? Это “Стена”? – задыхаясь от восторга, пробормотал Глеб, переводя взгляд с Вадима на пластинку и обратно. – Самая настоящая?
- Лично слушал и проверял. Все как положено! – отчеканил Вадим, и во взрослом взгляде его карих глаз скользнула пренебрежительная насмешка. – Слушай на здоровье, мелкий, она твоя!
Глеб хотел было тут же кинуться брату на шею, но снисходительный тон Вадима остановил его – он не жаловал подобных нежностей.
- Иди бегом умываться, а то чай стынет.
- А ты? – выдохнул Глеб.
- Мне надо до Пашки Кузнецова добежать, к вечеру буду, тогда и отпразднуем твой день рождения как следует, - бросил Вадим, доставая из шкафа джинсы и рубашку.
Глеб понуро поплелся в ванную и там долго рассматривал себя в зеркало: слишком крупный нос и какое-то нелепое выражение лица, волосы хоть и густые, но ужасно непослушные, а оттого смешно торчавшие в разные стороны, губы тонкие, прыщи опять же… Разве можно такого любить? Глеб прижал к зеркалу ладонь с растопыренными пальцами, а затем сжал ее в кулак, словно комкая свое отражение. Вадим подарил ему “Стену”. Наверняка из Свердловска привез, когда вступительные ездил сдавать. Уйму денег, наверное, потратил, долго копил. Может, не так уж сильно он его и презирает? Ведь мог бы оставить ее и себе, это и его любимый альбом, а ведь в конце августа он уедет и не сможет слушать его… Глеб тяжело вздохнул и принялся чистить зубы.
Когда он вышел на кухню, Вадима уже не было, только мама раскладывала по тарелкам молочную рисовую кашу и разливала по стаканам крепкий чай.
После завтрака Глеб ушел в комнату слушать “Стену”, которую до этого ему довелось послушать лишь однажды – когда они были в Барнауле в гостях у двоюродного брата. Тогда в порыве братских чувств Вадим пообещал, что когда-нибудь купит и им эту пластинку. С тех пор прошло уже несколько лет, и даже Глеб успел забыть о том обещании. И никак не ожидал, что пластинку подарят ему лично в его единоличное пользование.
Диск был двойным, поэтому и в конверте содержалось сразу две пластинки. Когда Глеб вытряхивал их, вслед за ними на колени ему вывалился целый ворох фотографий. Глеб охнул, отложил конверт и принялся разбирать их – это были вырезки из газет и журналов разных лет с фотографиями западных музыкантов – Пинк Флойд, Лед Зеппелин, Кьюр, Ника Кейва, битлов, роллингов, квинов… Настоящее сокровище для такого скромного маленького жителя еще более скромного и маленького провинциального Асбеста. Глеб ринулся к их общему с Вадимом письменному столу, где под стеклом хранились уже давно выцветшие фотографии музыкантов, когда-то давно присланные им все тем же вездесущим братом из Барнаула. На них уже было не разобрать ни лиц, ни надписей, и Глеб сгреб их со стола и принялся размещать под стеклом свои новые трофеи. А потом включил “Стену” и лег на кровать.
Под мистически-чарующие звуки “Стены” он провалился в яркую волшебную бездну, созданную Роджером Уотерсом. У Вадима тоже была собственная группа – школьный ансамбль Импульс, в котором он играл со своим лучшим другом Пашкой. Оба они увлекались наукой, и Паша планировал поступать в Москву на физмат, а Вадик тщетно пытался подыскать ему замену в их импровизированном коллективе. Глеб лежал и фантазировал, как когда-нибудь их группа станет давать самые настоящие концерты в крупнейших залах страны, а он начнет с гордостью рассказывать всем, что это его старший брат. А потом и у самого Глеба тоже обязательно будет своя группа, свой Пинк Флойд. Он даже начал втихую готовиться к этому событию и тайком от всех писал стихи, страшась показывать их кому-либо.