- Так ты не сам вернулся?
- Какое там… - криво усмехается Вадим, хлопая себя по коленям и осматривая комнату в поисках носков.
- Вадик, - голос Глеба дрожит, - скажи, почему ты это сделал? Я сказал, что люблю тебя, и готов повторить это вновь и вновь: я люблю тебя и всю жизнь любил. Ни на минуту не переставал любить. А ты? А ты, Вадик?
Старший тяжело вздыхает и проводит ладонью по волосам.
- А я нет, Глеб. Я больше уже не люблю тебя. Прости. Даже как просто любовника. И уж тем более как брата. Ничего внутри не осталось. Все убито, - голос Вадима звучит сухо, словно шелест рассыпающегося в пальцах пергамента, словно похрустывание тщательно накрахмаленного савана, в который оборачивают убитую любовь в театре мертвецов…
- Вадик, но…
- Да, я знаю, что ты сейчас мне скажешь! Что родню разлюбить невозможно, а тем более младшего брата! Возможно, Глеб. Даже трахать родню оказалось возможным. И уж тем более кровь – не картбланш на вечную любовь! Знаешь, я даже рад этому, после всего, что произошло, это самое логичное, что могло случиться с моим сердцем – оно перестало болеть, перестало чувствовать – как боль, так и нежность, заботу. Прости, Глеб, - Вадим пожал плечами и виновато прикрыл глаза. Он до последнего не хотел говорить всего этого Глебу, но умоляющий взгляд младшего так жаждал правды…
- И что же тогда все вот это вот было? – прохрипел Глеб, водя ладонью над кроватью, а затем тыча пальцем в сторону ванной.
- Ну что там скрывать, я тоже хотел тебя и тоже на протяжении долгих лет. Только я боролся с этим желанием куда эффективнее тебя – так эффективно, что ты почти ничего не заметил. Я один лишь раз не успел ударить по тормозам – на твоем тридцатилетии. Но после того с лихвой окупил тогдашнюю оплошность. И теперь, когда Пашка организовал мне такую вот подставу, я просто не смог удержаться от соблазна, не смог побороть искушение. Противостоять желанию овладеть собственным братом куда проще, когда оба одеты и занимаются приличными вещами, а не когда тебя забросили в тело, занимающееся сексом с братом, которого ты вожделел столько долгих лет. Но теперь я спустил пар и…
- Я могу валить, так? – с горечью в голосе закончил Глеб.
- Продолжай жить с Илюхой, как и жил раньше. Вы же Агату возродили? Публика счастлива? Ну я рад за вас. А я возвращаюсь в ловушку. Этот мир мне больше неинтересен.
- Даже не хочешь узнать, во что мы превратили твое детище?
- Нет, - равнодушно помотал головой Вадим. – Если снова влезу во все это, опять заболит, затянет… захочется что-то исправить, переделать. А так… меньше знаешь – больше думаешь о своем настоящем. Прошлое умерло для меня.
- Я тоже, братик? – Глеб стукнул его кулаком в грудь, опрокидывая на кровать. – Я тоже для тебя умер? Все, вот так вот и заканчиваются все истории любви, братства и партнерства?!
- Если ты вспомнишь, как смачно ты потоптался по мне, по моей любви, по моим братским чувствам к тебе, то многое станет понятно – и тебе, и Илюхе, и всей вашей шайке. Я не собираюсь вам мешать и дальше ликовать и развлекаться, танцуя на моих костях и костях моей Агаты, она все стерпит, она сильная. Но и ты мне мешать не смей. И не смей принуждать меня наблюдать за вашими плясками, это бесчеловечно. Пляшите, но только без меня.
И Вадим рывком поднялся, оттолкнув в сторону младшего и направляясь в прихожую.
- Да ты дьявол! – завопил Глеб, тоже соскакивая и прямо так в неглиже кинувшись за братом, поскользнулся на мокром ламинате, рухнул на колени и вцепился пальцами в джинсы Вадима. – Не уходи, прошу. Вадик… Ну прости меня, я сука, но ты ведь сам понимаешь, почему все было так… Ты же и сам во многом провоцировал меня… сам во многом был виноват…
- Да, Глеб, - совершенно спокойно согласился с ним старший, методично и аккуратно затягивая шнурки на чудовищных кроссовках, купленных уже, вероятно, самим Ильей по своему отвратительному вкусу. – Ты прав, я и сам часто вел себя по отношению к тебе как последняя свинья. Да только это ничего не меняет. Я могу сейчас испытывать к тебе чувство вины, жалеть тебя. Но любить – уже нет. Прости меня, брат. Я знаю, что тебе совсем не сочувствие от меня нужно, отчасти поэтому и ухожу. Да и какие отношения возможны между нами после всего, что здесь и сейчас произошло?
- Нет! – взвизгнул Глеб. – Ты уходишь не поэтому! Ты по ловушке своей соскучился! У тебя там началась новая интересная и полная приключений жизнь! Куда там нам с Агатой увлечь тебя своим нехитрым предприятием! Ты ведь не только меня разлюбил, братик, ты и Агату разлюбил!
Вадим устало пожал плечами:
- Возможно, ты и прав. Вот об этом я еще не думал, но спасибо за пищу к размышлениям. Я обязательно подумаю о своем нынешнем отношении к Агате. А пока… прощай.
- Нет! – крикнул Глеб и вцепился в плечо брата, разворачивая его к себе и впиваясь в губы поцелуем. – Нет, Вадик!
В этот миг брезгливо-равнодушная ухмылка тронула губы старшего, он отстранился, вытер рот тыльной стороной ладони и едва заметно кивнул в знак прощания. А вслед за тем скрылся за дверью. Глеб рухнул на пол и завыл, а из-под двери в ванную текла тоненькая струйка уже давно остывшей воды.
========== Глава 26. Праздник семьи ==========
И человек как человек,
Когда цепляется за плоть.
Мой странный мальчик, мой дикий Маугли,
Не бойся никого, держись меня.
Ведь мы с тобой одной крови -
Ты и я!
Счастье не пряник, счастье не кнут,
Счастье смеется над нами и пьет за любовь.
Полетаем, прилунимся, прилунимся и во сне
Погуляем, погуляем, погуляем по Луне.
Заберемся в лунный кратер, и в кромешной темноте
Покажу тебе секрет, у тебя такого нет,
У тебя совсем другое, чтобы было, с чем играть.
Полетаем, полетаем, а потом вернемся спать.
- Паша, ты вообще в своем уме? – беззвучная пустота резко наполнилась оглушительным криком или его иллюзией. – Предупреждать же надо!
Где-то вдалеке послышалось беззлобное хихиканье.
- Зато все сразу встало на свои места, - зачем-то встрял Кормильцев.
- Вот кстати тебя тут вообще быть не должно. Паш, возвращай его назад.
- А ведь я с самого начала был против, - продолжал Илья, не обращая внимания на реплики Вадима. – Но ты зачем-то настоял. И во что это вылилось?
- Как это во что? Все счастливы, Агата вернулась, пишет двенадцатый альбом, Глеб доволен, все рады. Вот только Бутусова посвящать во все это не нужно было. Все же хорошо шло, зачем ты втянул этот лишний элемент в схему и нарушил ее стройность?
- Вот за это, Самойлов, я никогда тебя и не любил, - цокнул несуществующим языком Кормильцев. – Все-то тебе хочется довести до идеала. И Агату ты захотел создать сферическую в вакууме. И Глеба в ней видел таким же – идеально обточенным. И меня отвел для этой роли. И все-то, тебе казалось, ты рассчитал: нашел идеально подходящего Глебу партнера по группе, подобрал для него идеальную оболочку, слепил из них идеальную группу, основанную на идеальных взаимоотношениях. Все-то учел и просчитал, все предусмотрел. Один лишь скромный элемент во все это не вписывается никак: Кормильцев зачем-то поперся к Бутусову и все ему рассказал! А тебе в твою идеальную башку идеального перфекциониста не приходила идеальная мысль о том, что мир неидеален? Люди неидеальны? И тем более они нелогичны, и нельзя ждать от них логичных поступков? Знаешь, почему я рассказал обо всем Славе? Ну же, попробуй догадаться, кэп Логичность и Перфекционизм?
Вадим молчал, но Илья чувствовал, как в нем закипает негодование напополам с недоумением.
- Может, потому что я хотел бы быть частью Нау, а не частью Агаты? Агата не моя история, как бы в унисон мы с Глебом не дышали.
- Со Славой вы уже никак дышать не сможете, даже против ветра. Вас разнесло друг от друга значительно дальше, чем даже нас с Глебом, - в голосе Самойлова не слышалось ни грамма сомнения.
- Да что ты говоришь, Самойлов! Ты-то откуда знаешь, куда нас с ним разнесло, и, тем более, что мы оба думаем по этому поводу! Кто тебя уполномочил решать за нас с ним? Ты за младшего-то своего решать не имеешь права, а влез и помимо его еще в две чужие жизни. И это я еще ни слова не сказал про Алесю или Юлю с Каплевым. Ты все за всех так шустро порешал, а сам свалил в закат. Но в жизни так не бывает. Жизнь не построить по лекалу. Чувства не лягут идеально на твое запрограммированное Прокрустово ложе.