Я никогда, будучи взрослым человеком, не терял из виду тот факт, что мы все здесь вместе и имеем равные права на существование. Мы должны подчиняться. Тот, кто отказывается или не может этого сделать, должен быть уничтожен ради блага остальных. От этого условия, навязанного жизнью, мы вряд ли можем надеяться избавиться. Но при сегодняшнем положении вещей человечество в целом уступает и позволяет бить себя по голове в угоду системе. Возможно, сегодня в Европе есть пять или десять человек, которые получают конечную выгоду, но я сомневаюсь в этом.
То, что позволило мне продолжать эту практику, хотя на более позднем этапе жизни она явно означала для меня безумие, — это, конечно, уверенность в том, что день моего триумфа неуклонно приближается. Понятию праздного ожидания нет места в Сказочной стране. Напротив, это была самая изнурительная доктрина. Все должно быть сейчас, сегодня! Жизнь должна быть чем-то фиксированным и стабильным, а не чем-то, что вечно дрейфует впереди себя.
Чудо свершилось в один прекрасный день, который красными буквами вошел в историю мира. И, вместе с этим, на меня снизошла глубокая трезвость ума. Я изо всех сил старался нахмурить брови. На мои плечи легла огромная ответственность. Теперь уже не имело значения, что я делаю. Теперь я сам мог бы стать отцом, с этим больше нет проблем!
Мне тогда шел одиннадцатый год.
Я вошел во двор с полным осознанием того, что теперь я взрослый мужчина. Там стоял младший сын Йенса Хансена, но его я не удостоил его даже взглядом. Я вышел в мир во всей своей силе и славе, чтобы наполнить его внебрачными детьми.
Время от времени я заглядываю в книги на эту общую тему, и почти всегда «извращению» отводится видное место. Но человек не извращает себя, вступая в списки в борцов за равенство.
Если бы во всех этих россказнях, распространяемых некоторыми преступниками на тему паралича мозга, двигательной атаксии, импотенции и т. д. в качестве наказания грешника, была бы хоть какая-то правда, то сегодня не существовало бы человечества.
Смею утверждать, что в том возрасте, когда человек испытывает трепет перед противоположным полом, любой мужчина вполне может быть ни на что не годен, но в остальном я почти не сталкивался с импотенцией, параличом мозга или атаксией опорно-двигательного аппарата. Мое собственное здоровье превосходно почти до неприличия.
Обычно считается, что правильная методика заключается в том, чтобы напугать ребенка, чтобы он прекратил или никогда не начинал, но причина и следствие прямо противоречат друг другу. О, это только потому, что взрослые хотят оградить нас от всего! Чем больше напуган ребенок, тем более испуганным он становится и тем стремительнее и истеричнее бросается в бой за равноправие. Самые страшные угрозы и самые жестокие телесные наказания — это самые эффективные средства, которые я знаю, чтобы стимулировать борьбу за равенство до такой степени, что возможность самоубийства приближается с каждым днем.
НА ТАРПЕЙСКОЙ СКАЛЕ
Можно сказать, что в каком-то смысле мне было легко после… после Мизери Харбор Мое сопротивление знанию ослабло после этого, потому что тогда у меня была польза от знания. В период полового созревания мы возводим тяжелые баррикады против жизни, и покидаем их редко, если вообще когда-нибудь покидаем, если в один прекрасный день не встретимся лицом к лицу с собственной жизнью — лежа на Тарпейской скале и услышав вопрос: Отбросишь ли ты ложь или сделаешь прыжок сам?
Я поборол ложь и сбежал с Тарпейской скалы. Такова моя судьба, что я всегда сталкивался с двумя альтернативами и относился к каждой из них с одинаковым ужасом. Жить без лжи или умереть без правды — я не знаю, что хуже. Так было и в ту ночь, когда я стоял на палубе шхуны «Рюрик» у берегов Ньюфаундленда: Я не осмелился прыгнуть в море, и все же мне было страшнее остаться. «Прямы врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». Когда в трезвом уме я осознал это и решил рискнуть последствиями, ощущения, которые я испытал, были похожи на путешествие без света через опасную зону военного времени. Темные корпуса, внезапно появляющиеся в ночи, без ходовых огней и приветствий. Я отправился в путь вслепую, и кто знает, с чем можно столкнуться во мраке? Знает ли хоть один живой человек что-нибудь определенное на этот счет? Когда горизонт исчезает и мы остаемся одни, что мы тогда знаем? А когда мы воображали, что видим горизонт, и было светло, и нас было много, что мы тогда знали?