Конечно, существовал надежный выход из затруднительного положения: Остерби мог все рассказать жене, ведь это была единственная угроза, которая висела у него над головой. Обратиться в полицию — вот что с самого начала было запрещено природой в изысканной семье Людовики. Но Остерби не мог заставить себя рассказать об этом жене. К тому же, поскольку он все равно был на крючке, карманный носовой платок все равно продолжал иногда украшать его окно.
Все шло так, как шло в таких делах с тех пор, как начался мир: сначала он погубил себя и получил нож в грудь, в конце концов, даже так. Фрау Остерби плакала, кричала и продолжала в том же духе. Через неделю супруги уехали из города.
Понятно, что человек вынужден пожалеть Фрау Остерби, что и сделал Янте после того, как его злое удовлетворение исчерпало себя. Но можно было бы, например, сделать это несколько раньше. Людовика тоже становится объектом нашей жалости, но никто в «Янте» не жалел ее — жалели ее мать, что у нее была такая дочь!
Единственная цель этого анекдота — показать, что свидетели действительно решаются высказаться, когда их достаточно много и когда ситуация может быть искажена таким образом, что свидетели вполне способны убедить друг друга в том, что им самим никогда бы не пришло в голову совершить такой поступок!
Свидетель-страх и свидетель-террор — это живое подтверждение того факта, что определенная прослойка общества находится именно там, где она нужна. «Нежелание обывателя позволить властям запутаться в деле» — это почти стандартное клише в прессе. Обстоятельства как таковые могут быть хорошо известны, но никто не интересуется, что скрывается под ними. Мы внушили нашим рабам сознание греха с помощью церкви и школы. Но с террором они справляются не плохо сами.
ГОЛОДАЮЩИЙ ХУДОЖНИК
Ребенок чувствует свое ничтожное положение и не может понять, почему и зачем. Точно так же скудны, как и у взрослого, знания ребенка о сущности и объекте террора. Ребенок верит в награду и наказание, в справедливую благодарность и возмездие. Поэтому ребенок очень рано начинает искать причину террора, который ему приходится переживать. «Что со мной может быть не так?» — спрашивает он. — «Что я сделал?» Сознание греха создается на фундаменте биологического первородного греха, имя которому — рост. Единственный грех ребенка заключается в том, что он не сходит со станка, стандартизированного штампованного взрослого уже в тридцатилетнем возрасте.
Ребенок спрашивает: «Что я сделал?» Или вопрос часто ставится в такой форме: «Что во мне такого, что делает меня таким невозможным в глазах других? Как я могу измениться?»
Мы читаем много глупостей о том, что дети стремятся к успеху. Этого они никогда не делают. Они скорее стремятся стать такими же, как все. И только после полного провала в этом деле они утопают в фантазиях о том, чтобы стать единственными и неповторимыми. Ребенок желает блистать, но только в известных и разрешенных областях. Быть в личном смысле чем-то отдельным — это серьезный страх ребенка. И только когда он достигает возраста половой зрелости, он делает отчаянный рывок в этом направлении.
Что со мной не так? Многие дети в ответ на этот вопрос начинают думать, что они уродливы, ужасно уродливы.
В раннем детстве мне было позволено услышать, что я большеголовый и слишком толстый. Сегодня это кажется мне странным, когда я смотрю на несколько своих детских фотографий. Но голова у меня была большая. Мне говорили, что я толстоголовый. Наверняка именно этот факт впоследствии стал причиной того, что я дал себе прозвище Баранья голова. Мое место было со старшими подмастерьями, с которыми нужно было заискивать, и именно в знак комплимента им я называл себя бараньей головой, так как это было явное заверение, что я ни в коем случае не считаю себя таким же, как они, что я ни в коем случае не считаю себя кем-то. Эти ранние фотографии, имеющиеся в моем распоряжении, ничего не говорят о толстоголовости и показывают, что мне ничуть не мешало бы носить на своих костях чуть больше, а не меньше жира. Но моя голова не смогла достичь того состояния, которого, казалось, требовали от нее я и Янте. Она была слишком большой и имела тяжелые черты. Янте настаивал, что она толстая и уродливая. Дело было не только в том, что «младший брат» должен быть наказан за простое существование. Вина должна была иметь под собой конкретную основу.
Потому что он существовал — это заставляет меня вспомнить одну встречу, которая однажды произошла у меня с моим отцом. Я был доведен до того, что сказал, что не просил приходить в этот мир. Отец спокойно посмотрел на меня, погладил свою бороду и сказал ровным голосом: «Никто, я думаю, никогда не посылал за тобой конкретно».