Остальные недовольно повернулись к нему, но Семеныч тут же предложил:
– Все в порядке, я останусь.
Мужчины облегченно вздохнули. Никому не хотелось продлевать командировку. А Семеныч уже представлял, как засияют Ее глаза, когда он сообщит Ей об этом.
Семеныч вдохнул каменную солоноватую пыль, которой был окутан весь город и собрался попрощаться.
– А вечером-то что?
– Не пойду я. У меня свои планы, – отмахнулся Семеныч.
– Куда ты? Сейчас машина подъедет.
– Я пешком! – крикнул он в ответ. Настроение у Семеныча было прекрасным, и он не мог ждать машину, тем более что до гостиницы расстояние составляло всего пару кварталов. Семеныч торопился к Ней, чтобы скорее узнать, как Она себя чувствует. Все несколько часов на переговорах он не думал ни о чем, кроме Нее. К тому же неожиданно образовавшиеся дополнительные дни в командировке, по мнению Семеныча, Ее обрадуют.
Она уже успокоилась и лишь изредка всхлипывала. Опершись о железную ограду, Она стояла на узком тротуарчике и глядела себе под ноги. Ветер к Ее ногам пригнал газету, которая перекатываясь, словно шагая кубарем, не рассыпалась на отдельные листы, а, упав, аккуратно расстелилась перед Ней.
Она, недолго думая, вытащила пару листов из середины и, постелив на бордюр, опустилась на газету. Ноги гудели, а лавочек поблизости не было видно.
Мимо шедшая женщина с коляской, внезапно нагнулась и положила на газету две местные купюры и высыпала всю мелочь из кошелька.
Она ошеломленно посмотрела вслед удаляющейся женщине.
«Оригинально», – Она убрала купюры в карман, чтобы их не сдул ветер и, оперевшись локтями о приподнятые колени уставилась на строчки газеты невидящим взглядом.
Задумавшись, Она смотрела на монеты, которые время от времени, позвякивая, прибывали. Люди, изредка проходившие мимо, бросали Ей горсти монет и купюры. Но Ей было не до этого. Хотя, бумажные деньги Она убирала в карман или присыпала монетами.
Семеныч шел в гостиницу, по дороге разглядывая город. Пройдя мимо фруктовых садов и дойдя до заброшенного домика с остроконечной крышей и каменным забором, украшенным резным барельефом с изображением переплетенных виноградных лоз и змей, Семеныч понял, что заблудился.
«Где-то я поворот пропустил, – Семеныч уперся взглядом на буквы. Над дверью дома висела нелепая надпись на русском языке «Добро пожало». – Надо идти обратно и сворачивать направо. Да, точно пропустил. Здесь уже совсем окраина города. Мы утром здесь не проезжали».
Семеныч развернулся. Швейная мастерская. Магазинчик с крылечком. Пустырь. Двухэтажный кирпичный дом. Одноэтажный деревянный. Очень длинный забор. Лестница, ведущая в полуподвальное помещение каменного серого дома.
Через сотню метров его шаги стали медленнее, а взгляд внимательнее. Сердце учащенно забилось от того, что ему показалось впереди. Подходя ближе, он отчетливо увидел, что ему, к сожалению, эта милая «картина» не показалась.
– Вот тебе и «добро пожало», – пробормотал он.
Она сидела на тротуаре. Именно сидела. Прямо на тротуаре, по-турецки сложив ноги и горестно подперев голову руками. Перед Нею была расстелена газета, на которой лежали несколько банкнот, придавленные мелочью. Семеныч остановился в пятидесяти метрах от Нее, и закурил, облокотившись на невысокий пыльный забор, и, пока Она не увидела его, решил хотя бы попробовать догадаться, что мог означать этот спектакль.
Поскольку в голову абсолютно ничего не пришло, Семеныч тщательно растерев окурок подошвой ботинка, направился к Ней.
Ее взгляд был устремлен на газету, и Она не обращала никакого внимания на прохожих. Приближающегося Семеныча Она не видела.
Возле Нее остановилась пара мужских ботинок. На газету упала одна монета.
«Скряга», – вяло отметила Она про себя. Мужские ботинки не пошевелились и оказались до боли знакомыми. Она медленно стала поднимать голову, и, дойдя испуганным взглядом по знакомым брюкам до знакомого ремня, Она тут же опустила глаза на газету и зажмурилась. Потом открыла глаза, не поднимая головы.
Тишина, состоящая из недвигающихся ботинок и Ее глаз, сканирующих лист периодической прессы, простояла еще несколько минут. Семеныч присел на корточки и взял рукой Ее за подбородок, подняв Ее лицо.
– Что мы здесь делаем?
– Сидим, – робко пролепетала Она.
– Видим, – согласился Семеныч. – А зачем мы здесь сидим?
– Семеныч, миленький, я нечаянно зашла в казино и случайно проиграла все деньги. Только не кричи, а то я умру. Я понимаю, что сделала, но денег уже не вернешь. Только не кричи, – выпалив свою бессвязную речь, Она снова зажмурила глаза и закрыла уши ладонями. Потому что то, что ответил достаточно громкой и связной тирадой Семеныч, слышать было бы неприлично даже самому грубому мужику на свете.
Услышав по стихшему шуму, что Семеныч высказал все, что думает, Она быстро проговорила вторую часть события:
– Я не очень поняла! А они все на иностранном, фишки столько-то стоили, а потом оказалось, что вовсе по-другому. В общем, я подумала, что я проиграла все деньги, а на самом деле, я осталась должна. Они отобрали все мои и твои документы, и телефоны, в качестве залога. И пропуск в гостиницу тоже у них остался. Всю сумку забрали. Семеныч, не сердись!
Семеныч молчал, потому что излил эмоции во всех возможных выражениях чуть раньше, не думая, что будет продолжение истории.
– Как встреча прошла? Ты голодный? Я думаю, тут на еду хватит. Посиди здесь, я что-нибудь принесу.
– Где посидеть? – Семеныч находился в состоянии полной парализации ума.
– Я сейчас, – Она, вытащив деньги из заднего кармана, деловито их пересчитала. – Не понимаю, сколько тут денег. Какой у них курс, не знаешь?
– Ку-у-урс? – парализация Семеныча ретировалась. И Она тоже, поспешив скрыться в ближайшей лавке через дорогу.
Минуты через три вышла оттуда с дымящимися лепешками и поллитровой банкой жидкости темно-оранжевого цвета. Семеныч, наблюдая за Ней, убедился, что банковская карта находится во внутреннем кармане пиджака, утер лицо ладонью, вспоминая, сколько денег у него на счету.
«Она хорошо себя чувствует, как я вижу. Превосходно себя чувствует. В себя точно пришла», – Семеныч еще стоял возле газеты.
– Садись! На! – Она поставила банку и положила завернутые лепешки. Постелила газету рядом.
Семеныч не ожидал от себя, что он способен сесть на тротуар возле газеты, где накидана мелочь, и есть еду, на которую подали люди.
Тем не менее, он сел на бордюр, взял первую лепешку, разломил на две части, и большую протянул Ей, капая стекающим мясным соком на газету.
– Не запятнывай мой бизнес! – жуя, произнесла Она, отодвинувшись. Когда Семеныч доел, то понял что ему уже не так дико сидеть на бордюре тротуара посередине улицы. Он вытянул ноги вперед и, ритмично покачивая мыском ботинка, солидно произнес:
– Зачах твой бизнес. Мы банкрот, однако.
– Ты виноват, до тебя подавали, – пожала плечами Она.
Люди, шедшие мимо, обходили их стороной, неодобрительно косясь взглядами. Вместе на нищих или попавших в беду, они не тянули. На тротуаре сидел прилично одетый мужчина в строгом костюме и светлой рубашке с галстуком, и Она, с веселой улыбкой на лице целующая его в губы.
– Мы не странно выглядим? – поинтересовался Семеныч.
– Если только совсем чуть-чуть. Семеныч, ты меня простил?
– Добро пожало плечами и превратилось в зло. Вернее, не превратилось. Добро изначально было и злом тоже. Ведь, нет ни добра, ни зла. Есть только бог, а все остальное всего лишь различные формы его проявления.
– Семеныч! – нетерпеливо и виновато Она заглянула ему в глаза. – Ты меня простил?!
– Сейчас попью и прощу, – пообещал он. – Что у нас на второе?
– Коньяк, – Она подала ему банку. – Скоро зайдет солнце, и будет холодно. Пей.
– Коньяк? – не удивился Семеныч.
– Коньяк, – утвердительно кивнула Она.
– Великолепно…