— Как будет называться фильм о жене астронавта?
— «Безысходность», — ответил режиссер.
— Видишь? — Камерон снова обратился к Нине.
— Понимаешь, что это значит для Маргарет и для тебя самой?
Режиссер пожал плечами.
— Но Маргарет непременно должна умереть. Ее иллюзии утрачены, любимый муж растворяется в далеком холодном космосе, веры в Бога тоже нет, раз свершается такая жестокость и погибает ребенок. Она пускается во все тяжкие, оказывается в объятиях молодого ученого, он тут же укладывает ее в кровать, но это не успокаивает ее, не приносит желанного забвения. Она еще больше тоскует по мужу, ле охватывает страшное отчаяние и безысходность. Самоубийство неизбежно, у нее нет иного выхода…
Нина встала и подошла к кровати.
— Но ты же говорил, что основная мысль фильма — тщетность всего, кроме высокой любви, и что фильм должен вселять оптимизм.
— Я немного изменил первоначальный план, дорогая. Мне вдруг открылось, что никакой такой любви не существует, есть только иллюзия любви, ее суррогат и любовные утехи, которым она и предается с этим ученым. В конце концов, Маргарет может стать порномоделыо, каких снимает Бруно в своих короткометражках. Она больше не видит смысла в жизни, чего же ей терять?
— Это, несомненно, придаст твоей картине этакую пикантность и, естественно, сделает ее более коммерческой. Зритель любит клубничку, ему такой ход понравится.
Режиссер отмахнулся от ее слов.
— Тебе что-то не нравится, дорогая? Для постельных сцен можно пригласить дублершу, если ты против.
— Я против другого. Бог с ними, с постельными сценами, — медленно ответила Нина. — Почему ты все так изменил? Ведь замысел был совсем другим. Я перестала тебя понимать, и это смущает меня. Мне кажется, что у Маргарет…
— …жуткий комплекс вины. Она растеряна и подавлена. Не забудь, это самое главное. Но я еще не принял окончательного решения, все может снова измениться. Посмотрим, как пойдет любовная сцена с ученым. Отснимем ее завтра, а там будет видно.
— Слияние реальности и вымысла, — вмешался Камерон. — Такая же гениальная идея, как и решение ввести в фильм настоящего полицейского, нашего уважаемого начальника полиции Бруссара.
— Эта идея принадлежит Бруно.
— А, снова старина Бруно…
— Бруно мне необходим, — тихо произнес режиссер. — Мое зрение все ухудшается, и он становится как бы моими глазами, что возвращает меня к твоему нелепому поступку. Счастье еще, что песок не причинил ему большого вреда. Уж не знаю, огорчит тебя\эта новость или обрадует. Твоя выходка, правда, стоила нам потери целого съемочного дня, и теперь мы основательно вышли из графика, так что твой последний трюк действительно снимаем завтра.
— Последний трюк, — подчеркнул Камерон. — А что потом?
— Потом? Странный вопрос. Потом твои услуги уже будут не нужны.
— Прелестный эвфемизм![10] — вырвалось у Камерона. — Для вас ничего не значит, если завтрашний трюк станет последним не только в вашем фильме, но и в моей жизни.
— Об этом нужно было думать раньше. Рассчитывай на себя и не думай о плохом, вот все и обойдется.
— А как насчет того парня на мосту?
— Иногда все повторяется, дружок, — произнес режиссер таинственным тоном.
— Что меня и волнует больше всего.
— Да не накачивай ты себя! Посмотри с другой стороны: этот трюк — последний шанс на спасение, как и у нашего героя.
Камерон взглянул на девушку.
— Во дает, а? Хочет утопить нас обоих и видит в этом путь к спасению!
— Не обращай на него внимания, дорогая, он безнадежный — пессимист. Ничего с ним не случится, ведь он, ко всему прочему, поразительно отважен, как ты видела утром. Только вот не могу понять, когда он был более храбр — когда спасал воображаемого ребенка или когда швырял песок в глаза несчастного Бруно, чтобы ослепить его.
Камерон хрипло рассмеялся.
— Ослепить Бруно можно только отняв его драгоценную камеру. А вот вы…
— Да, я слепну сам по себе, — спокойно произнес Готтшалк, — но мне уже, в сущности, и не надо видеть.
Камерон жестами старался привлечь к себе внимание Нины. В это время режиссер поднял руку, словно благословляющий паству священник, и продолжил:
— Да, парень смел и отважен… К сожалению, я устал и чувствую себя не лучшим образом…
Камерон не сводил с девушки умоляющих глаз.
— …я вряд ли снова его увижу…
Камерон взял Нину под руку и наклонился к самому ее уху.
— …разве что в готовом фильме.
— Пошли отсюда, — едва слышно шепнул Камерон.
Режиссер стал шарить на туалетном столике, почти сбивая рукой свечу.
— Скорее, пока…
— Нина, где мои капли? Я ничего не вижу.
— …у нас еще есть…
— Где же капли?
— …шанс!
Нина на секунду заколебалась, потом кивнула в знак согласия, высвободила руку и ткнула пальцем в сторону окна. Затем она взяла со столика флакон с каплями, отвернула колпачок, наполнила торчащую из него пипетку и стала закапывать капли в широко распахнутые немигающие глаза Готтшалка.
Камерон, как завороженный, глядел на этот торжественный ритуал. Когда действо закончилось и Нина промокнула остатки капель, оставившие на изможденном лице мокрые следы, он тихонько подкрался к окну, вспрыгнул на подоконник, вылез на карниз и бросил последний взгляд в комнату.
С моря веял приятный ветерок, доносился плеск волн, в светлеющем небе пролетала одинокая чайка.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Он все еще стоял в нерешительности на карнизе. Что же делать дальше? Пошли, пока у нас есть шанс, сказал он только что, и она согласилась. Это налагало на него ответственность, ведь хотя ему и удалось убедить девушку, что этот слепнущий паук затягивает их в свою липкую паутину, дальнейших планов у него не было. Все как-то неопределенно провисло, паутина никуда не исчезла, они все еще барахтаются в ней. Господи, что же делать? Спрыгнуть вниз и дать деру в Канаду? Или по пожарной лестнице вернуться в свой номер, а там внимательно проштудировать руководство голландцев и хоть чуток соснуть перед трюком? Вниз или наверх — как решить? И то, и другое рискованно. В первом случае он сбрасывает маску, раскрывает карты, и легавые устраивают настоящую облаву, во втором остается трюкачом и через несколько часов, по всей вероятности, погибнет. Да и девушку нельзя оставить здесь. Должен же быть какой-то выход, мучительно думал он, обязательно должен быть…
Камерон посмотрел на виднеющееся из-за здания отеля чертово колесо. Что же это оно крутится по ночам? Медленное движение кабинок вызвало легкое головокружение, он почувствовал, что у него слипаются веки и он вот-вот прямо тут заснет. Спать… Вот что сейчас необходимо — совсем немного поспать. Иначе он вообще ни на что не будет годен…
Осторожно карабкаясь по карнизу, он подобрался к пожарной лестнице, влез в Нинино окно, вышел в коридор и, крадучись, пошел вверх по лестнице на свой этаж. Там он уже было вздохнул с облегчением, как вдруг открылась дверь и он оказался лицом к лицу со сборщиком налога.
— Куда это ты направляешься? И зачем солнечные очки посреди ночи напялил? — поинтересовался Камерон.
Сборщик налога испуганно огляделся по сторонам и приложил палец к губам.
— Тсс! Тише ты! Пора мне отсюда сваливать. Сцену на дамбе они не сегодня-завтра закончат, а мне надо приступать к работе.
Камерон живо представил его в одинокой будке по ту сторону реки.
— Жаль, что ты не посмотришь короткометражку, ты ведь там в главной роли!
Лицо сборщика жалобно перекосилось.
— Слушай, как ты думаешь, они не раструбят об этом по всей округе, а? Мне сказали, что это так… для внутреннего пользования…
— Да ладно тебе, ты же не мальчик, понимаешь небось, что такие вещи в кинотеатрах не крутят.
10
Эвфемизм — более мягкое слово или выражение вместо грубого, нелицеприятного —