…До чего же красивы карельские леса летом! Густой хвойный запах, душистые заросли высокой травы, чуть пружинящая под ногами старая хвоя, и, разумеется, вездесущие, противные и кусачие до невозможности комары. Впрочем, от инопланетной химии они дохли на раз, тем более, что запаха у неё нет, как таковой, в отличие от отечественной или импортной. Михаил вылез из высокобазного вездехода с эмблемой одной из земных фирм, разминая кисти рук. С виду он ничуть не отличался от обычного туриста, которых в последнее время развелось на просторах бывшего СССР больше, чем нужно. Типичная северная деревня, полувымершая, с пьяными с раннего утра немногими аборигенами. Раньше, при Союзе, здесь бурлила жизнь, сажали огромные поля картошки, которые каждую осень в добровольно-принудительном порядке убирали пышущие быстро проходимым энтузиазмом студенты, трудились трактора, мычали стада коров на полях и фермах. Сейчас же… «Эффективные» менеджеры быстро претворяли заокеанский план уничтожения России, как государства и этнографической единицы. Чего было у них не отнять – геноцид проводился действительно с потрясающей эффективностью и неподдельным рвением, стимулирующимся фантиками зелёного оттенка. Немногие ещё барахтающиеся предприятия низводились к складам металлолома и разваливающимся останкам стен. Зато, как грибы после дождя, вырастали типовые металлические коробки складов, да бескрайние просторы страны заполоняли толпы чуждых по менталитету и образу жизни гастарбайтеров, успешно добившихся так называемой «независимости». Правда, привыкнув сидеть на шее России и лишь пользоваться трудами русских инженеров, крестьян и рабочих, с невиданной энергией вырезав под корень тех из них, кто имел несчастье оказаться в период «революций» на территории новых ханств, байств, и прочих… Халифатов, аборигены коренной нации вдруг осознали, что для того, чтобы хоть как то существовать, необходимо трудиться. Самим, собственными ручками, отвыкшими от труда, шевелить не умеющими и не приспособленными к умственной работе мозгами. А русских то не осталось! Их уничтожили, продали в рабство соседям поумнее, кто успел – сбежал, бросив всё, оставшись, зачастую, в одних трениках или халате. И ничего не оставалось, как отбирать у тех, кто побережливее из своих же земляков то немногое, чудом сохранившееся от СССР, да карабкаться во властях. А учитывая вековую, изначальную клановость и родовую нетерпимость, вспыхнули гражданские войны, потянулись караваны наркотиков, оружия, и «белой кости» по горным тропам и дорожкам… Россия же уничтожалась ускоренными темпами под чутким руководством с Запада. Безработица, достигшая колоссальных размеров, потому что немногие имеющиеся места заполонили гастарбайтеры. Беженцы из бывших союзных республик, зачастую не имеющие, несмотря на громогласные заявления, куска хлеба. Причём несчастные, как правило, были этническими русскими, оказавшиеся никому не нужными в своём Отечестве. Зато приветствовались и буквально облизывались всякие «возвращенцы», диссидентствовавшие в своё время за границей, ненавидящие государство, вскормившее и выучившее их в лучших вузах мира, до мозга костей. Михаил, едва оказавшись на Земле, просто физически ощутил ту атмосферу отчаяния и безнадёжности, пропитавшее общество до самых кончиков. Сам видел высококлассных инженеров, вынужденных торговать импортным дерьмом на рынках, военных высочайшей квалификации, работающих грузчиками, потому что нечем было кормить семьи, малолетних проституток, вышедших на панель, чтобы накормить семьи. Но несмотря на все усилия, страна ещё жила. Карабкалась, истекая кровью, но держалась на плаву. Хотя была уже на грани…
– Слышь, мужик, чего ищещь?
Послышался сиплый пропитой голос позади него. Звонарёв обернулся и едва не ахнул от изумления – вместо ожидаемого синеносого спившегося бомжа, ставшего привычным в федерации, перед ним стояла потасканная, но… Девушка. Лет восемнадцать, может, чуть больше. С тусклыми глазами в красных прожилках, морщинками в уголках глаз, багровым носом старого выпивохи.
– Чё встал? Лучше дай сотню на опохмел. Видишь, помираю?
Она закашлялась, согнувшись и приложив руку к груди, обтянутой непонятным балахоном. Выпрямилась затем, так же сипло, выдавила из себя:
– Ты не думай, если хочешь, я и дать могу. Чтобы не за так.
Затем неожиданно горько усмехнулась, тем же сипящим голосом выдохнув:
– Коли не побрезгуешь, да не побоишься чего-нибудь подцепить.
– Где Чёрное озеро знаешь?
Она отшатнулась.