Больше всего сведений было об администраторе Карском, что совершенно естественно; самая скудная информация имелась о жене футболиста Еремеева: она, если не считать непродолжительного времени, когда девушкой, еще до замужества, увлекалась (да и то любительски) оформлением жилых интерьеров, более не занималась никакой деятельностью, кроме семейной жизни, – и потому данные о ней никого всерьез не интересовали. Исчерпывающие сведения, прежде всего по медицинской и психической линиям, имелись также о членах экипажа. Очень немного было о некоем Нареве (информация о нем была главным образом отрицательной) и о полицейском инспекторе Петрове. Хотя, что касалось этого человека, то Функ предполагал, что данных о нем было предостаточно, однако служба, к которой он относился, никогда не стремилась делиться имеющимися у нее сведениями с кем бы то ни было.
Проведенные Функом анализы данных оказались столь же неутешительными, сколь были тщательными; выяснилось (с девяностошестипроцентной вероятностью), что никто из интересовавших физика людей эзотерикой никогда не занимался ни профессионально (что было заранее ясно), ни как увлечением (на что Функ, откровенно говоря, рассчитывал). Результаты обязательного регулярного психического тестирования имелись только на Карского и членов экипажа; таким образом, выбирать, по сути, можно было только из них. Произведя необходимую обработку данных, Функ только покачал головой: выяснилось, что наименее инертной психика была не у Карского (на что физик втихомолку надеялся), и даже не у капитана, но у корабельного инженера – иными словами, у человека, которого люди вообще должны были интересовать менее, чем кого угодно другого. Но не доверять выводам не было оснований – потому бортинженер Рудик и оказался тем возможным партнером, которого Функ увидел во сне. После этого физик попытался вызвать инженера на связь. Инженер послание получил, это физик знал достоверно. Ответа, однако, не последовало, а другие попытки вообще результатов не дали. Это можно было объяснить двумя способами: либо инженер не желал устанавливать связь, потому что не верил во все эти материи, либо же – какие-то другие мотивы оказались в это время в его психике настолько преобладающими, что на долю Функа не оставалось уже ничего.
Возможно, речь шла о какой-то опасности, грозившей лично инженеру, а возможно, и всему кораблю. Не получая никаких ответов, Функ не мог решить, что именно тут играло роль; но вероятная угроза кораблю, внешняя, от сил природы, или внутренняя, исходившая от самих же людей, так или иначе заставляла физика торопиться с решением задачи, которую он сам же перед собой и поставил.
В поисках способа ускорить решение Функ пришел к выводу, на первый взгляд казавшемуся парадоксальным: если он, будучи передатчиком, не мог найти на «Ките» подходящий приемник, то не следовало ли поступать от противного, а именно – искать такой передатчик, который наилучшим образом соответствовал бы имевшимся на борту корабля приемникам – какому-то из них?
Таким передатчиком – в наилучшем варианте – мог бы стать человек, у которого настройка на приемные свойства кого-то из китян была бы не выработанной, а изначальной, заложенной от рождения, или, на худой конец, выработавшейся за долгое время совместной жизни. Наибольшим образом таким требованиям соответствовали бы родители, дети или, на худой конец, супруги запертых в «Ките» людей. Надо было браться за их поиски. Благо – все, или почти все данные о семьях узников «Кита» у физика уже имелись.
С новой надеждой он взялся за поиски.
Но и тут судьба не желала улыбаться ему.
Оказалось, что у всех членов экипажа своих семей не было. Лишь у штурмана имелись родители – очень далеко, на окраине Федерации, в маленькой системе Трады. Даже если бы можно было послать за ними специальный корабль, они достигли бы Земли лишь через два с лишним месяца. Таким временем Функ не располагал. Да и кораблем, кстати сказать, тоже. Кроме того, возраст родителей не позволял надеяться, что одного или другого из них удастся подготовить в приемлемый срок или вообще не подготовить. Пришлось сбросить их со счетов. Родители Рудика – очень позднего, как оказалось, ребенка – скончались в преклонном возрасте, у капитана, который происходил из династии галактических пилотов, родители погибли вместе во время испытательного полета, когда ему было девять лет. Родительский дом бортпроводницы Веры находился на Анторе, там, кроме родителей, жили ее многочисленные братья и сестры. Связаться с ними удалось не без труда: обитали эти люди в бескрайней анторианской степи, вдалеке от крупных узлов связи; когда же Функ смог наконец переговорить с ними, единственным, что он услышал, было: «Я сто раз ей говорила – нечего идти на корабли. Земля ей, видишь, понадобилась – как будто здесь плохо!» Сотрудничать они отказались: была пора сенокоса, и никто из них не мог позволить себе отлучиться из хозяйства. Может, предложи им Функ немалую компенсацию, кто-нибудь из них и нашел бы такую возможность. Но большими деньгами физик не располагал. Да и перелет пришлось бы оплачивать.
О родственниках Нарева, близких или отдаленных, не было известно вообще ничего.
Инна Перлинская оказалась одинокой – после трех разводов – женщиной, бездетной (видимо, мешала профессия), родители которой теоретически могли еще быть в живых – но их ведь нужно еще найти, а поиски обещали затянуться очень надолго: были они, как удалось установить, всю жизнь легкими на подъем, и в каком углу Федерации их искать, не мог посоветовать совершенно никто, даже департамент галактических коммуникаций: по его данным, актриса не поддерживала связи с ними с ранней молодости.
С родителями Карского, судя по данным, все обстояло благополучно в смысле здоровья, хотя возраст их вызывал глубокое уважение. Они, однако, относились к административной элите, и связаться с ними оказалось чрезвычайно трудно; узнав же, какого рода помощи от них ожидают, они просто прекратили разговор.
Отца физика Карачарова Функ когда-то знавал лично – и, помня его, даже не стал пытаться разговаривать с ним на нужную тему: для Карачарова-старшего все, что хотя бы на миллиметр выходило за пределы официальной науки, заслуживало по меньшей мере костра. Было просто удивительно, что у такого отца вырос достаточно нетрадиционно мыслящий сын – хотя, если подумать, и он никогда не выходил за пределы общепризнанного. Просто умел извлекать из него то, чего другие не замечали. Как и его извечный оппонент Хинд, кстати, который теперь, вследствие известных обстоятельств, уже никак не мог бы продолжить их дискуссию, даже окажись Карачаров здесь и сейчас.
У инспектора Петрова, человека весьма в годах, родителей давно уже не было. Он, правда, был женат, но жена оказалась значительно моложе его, и нельзя было рассчитывать, что у них успело произойти необходимое Функу уподобление психики. С нею Функ и не пытался разговаривать.
Истомин, похоже, всю жизнь прожил одиночкой, связи его были поверхностными и непродолжительными. Родители его погибли давно, во время нашумевшего когда-то восстания роботов в дальневосточных областях Земли.
Врач Зоя Серова была не замужем и бездетной. Родители ее, жившие на Стреле-второй, возможно, и могли бы помочь; однако, как свидетельствовали данные, оба скончались вскоре после исчезновения дочери – их единственного и горячо любимого ребенка.
Что же касается супругов Еремеевых, то родители и мужа-футболиста, и его жены были живы-здоровы, обитали на Земле, так что Функу удалось без особых затруднений связаться и побеседовать со всеми четырьмя. Разговоры, однако, не принесли физику ничего, кроме разочарования. Отцы и матери молодой четы оказались людьми, целиком погруженными в материальную сферу жизни, заботящимися, как и вообще большинство людей, о повышении своего благосостояния; что же касается исчезнувших вместе с кораблем детей, то о них, конечно, очень сожалели и вспоминали только добром, но никак не желали уразуметь, что сейчас, столько лет спустя, можно что-то сделать для их возвращения: в чудеса эти люди не верили. Сами того не сознавая, они были глубокими фаталистами.