– Крикни свое имя, – предложила Дельфина.
– Дельфи-и-и-и-н-а-а-а! – прокричала Лорен.
– Да не мое, а твое! На что тебе мое имя?
– С ним эхо лучше получается, – ответила Лорен и снова крикнула: – Дельфи-и-и-и-н-а-а-а!
– Терпеть не могу свое имя, – сказала Дельфина. – Свое имя все терпеть не могут.
– А я свое могу.
– «Лорен» приятно звучит. Красиво. Хорошее имя они для тебя выбрали.
Дельфина скрылась за простыней, которую развешивала на веревке. Лорен бродила по конюшне и насвистывала.
– Здесь петь хорошо, – сказала Дельфина. – Спой свою любимую песню.
Но у нее не было любимых песен. Казалось, это удивило Дельфину не меньше, чем то, что Лорен не знала анекдотов.
– А у меня их куча, – сказала Дельфина и завела: – «Лунная река, в милю шириной…»[31]
Иногда эту песню запевал Гарри, и всякий раз несерьезно, будто подшучивая над словами или над самим собой. Дельфина же ее пела совсем иначе. Лорен чувствовала, как голос волнами тихой грусти притягивает ее к женщине за колышущимися простынями. И казалось, что сами простыни вокруг Дельфины – нет, вокруг нее и Дельфины – вот-вот растают, и от этого приятно щемило в груди. Пение Дельфины было похоже на широко раскрытые объятия, готовые тебя принять. Но почему-то от этого обнаженного чувства у Лорен скрутило живот, а к горлу подступила дурнота.
– «…Вот и поворот, черничный друг мой ждет…»
Чтобы только прервать эту песню, Лорен схватила стул без сиденья и начала скрести ножкой по полу.
– Я хотела у вас кое-что спросить, – решительно обратилась Лорен к Гарри с Айлин за ужином. – Может быть такое, что меня удочерили?
– С чего ты взяла? – удивленно спросила Айлин.
Гарри оторвался от еды, посмотрел на Лорен, предостерегающе вздернув брови, и попытался отшутиться:
– Надумай мы взять приемного ребенка, уж наверное, не выбрали бы такого, который вечно пристает с расспросами, как ты считаешь?
Айлин встала из-за стола, пытаясь расстегнуть неподдающуюся молнию на юбке. Юбка упала на пол, и тогда Айлин приспустила колготки и резинку трусов.
– Взгляни, – сказала она, – и все поймешь.
Ее живот, который под одеждой выглядел плоским, оказался слегка заплывшим и дряблым. На коже, еще хранившей следы загара до линии бикини, выделялись мертвенно-бледные полоски, поблескивавшие при свете кухонной лампы. Лорен видела их и раньше, но не обращала внимания: они были для нее всего лишь характерной приметой тела Айлин, как парные родинки на ключице.
– Это растяжки, – объяснила Айлин. – Ты занимала вот столько места, – продолжила она, неправдоподобно далеко вытянув руку перед животом. – Теперь убедилась?
Гарри придвинулся к Айлин и зарылся лицом в ее голый живот. Потом обернулся к Лорен и заговорил:
– Если тебе интересно, почему мы не завели еще детей, то потому, что нам нужна только ты. Ты умная, красивая девочка, с чувством юмора. Где гарантия, что другие дети будут такими же? Кроме того, наша семья отличается от других. Нам нравится кочевать с места на место. Нравится пробовать что-то неизведанное, экспериментировать. И у нас уже есть идеальный ребенок, способный приноравливаться к новому. Так зачем испытывать судьбу?
Айлин не видела выражения его лица, обращенного к Лорен, – выражения куда более серьезного, чем высказанные слова. На нем отражалось предупреждение, смешанное с разочарованием и удивлением.
Если бы не присутствие Айлин, Лорен задала бы Гарри множество вопросов. А что, если на самом деле они потеряли обоих детей, а не одного? Что, если не она, а кто-то другой был в животе у Айлин и оставил после себя белые растяжки? А может, ее взяли на замену? Если от нее уже пытались скрыть одну великую тайну, почему не может быть другой?
И хотя эти мысли ее тревожили, было в них что-то заманчивое.
Во время следующей встречи с Дельфиной у Лорен разыгрался сильный кашель.
– Пойдем наверх, – сказала Дельфина. – Есть у меня одно хорошее средство.
И как раз в тот момент, когда она устанавливала табличку «Звоните, вас обслужат», из кафе появился мистер Паладжян. На одной ноге у него был ботинок, а на другой – тапок с отрезанным мыском, откуда торчала перебинтованная ступня. На большом пальце бинт пропитался кровью.
Лорен подумала, что Дельфина при виде хозяина уберет табличку, но этого не произошло. Она всего лишь посоветовала:
– Как будет возможность – смените повязку.
Не глядя на Дельфину, мистер Паладжян кивнул.
– Я скоро вернусь, – сказала она.
Ее каморка располагалась под самой крышей, на четвертом этаже. С кашлем взбираясь по лестнице, Лорен спросила:
31
«Moon River» – песня Генри Манчини на стихи Джонни Мерсера, исполненная Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани» (1961) и получившая «Оскар» в номинации «Лучшая песня».