— Каланча, добей, что ли! — брезгливо приказал старшина, и тетива в руках воин зазвенела.
— Нет! — словно черт из табакерки, раскидав горящие поленья, сам в огне выскочил Сережка. Стрела впилась в него так жадно, будто была оголодавшей псиной, которой дали кусок мяса. С хрипом, булькая кровью, мальчик рухнул навзничь и замер. Следующая стрела лишила мук саму Лиину, не успевшую и доползти до названного братца.
— Теперь точно все. — Подсчитал вестник.
Старшина махнул рукой, и получившие свое слуги барина, повернули назад, туда, откуда прибыли по души крестьян.
И словно смерть в черном одеянии, над Лииной склонилась фигура.
На прекрасном лице владаря не было ни намека на отвращение. Он приподнял ее голову, слегка присев.
— Этого могло не случится… — сказал он.
Пусть и получалось плохо, но Лиина попробовала улыбнуться.
— Видишь, мой владарь, мой Квад… Я умираю на твоих руках… — Хрипя и корчась в судорогах, говорила она. — Та, которую ты прочил себе! И ты даже слезинки не проронил. Это не любовь, Квад…
Захлебываясь собственной кровью, она успела сказать только:
— Мои крылья… Отдай ей!
Ее взгляд навсегда остановился. В поле его зрения была белокурая маленькая, плачущая девочка, робко стоящая в стороне, позади хозяина птиц, среди разрухи и смерти.
— Спи сладко, горлица! — пожелал погибшей владарь и поднялся на ноги. Маленькие светящиеся голубки уже поднимались в небо и могли разбрестись без его внимания. Он торопился вернуться в свои владения, оставив все плохое здесь, раскинул широкие черные крылья, и… маленькая ручка настойчиво потянула его назад. Квад обернулся.
— Мама не встает… — пожаловалась Элишка.
Она заметила, как раздраженно сузились его глаза, будто на букашку посмотрел. А потом он словно оледенел весь и отмер.
— Идем, — сказал, подхватив девчушку на руки.
Вместе со светящимися голубями они взмыли в небо. Земля отсюда показалась такой крошечной, и маму уже не было видно. Только Ора — папин ястреб — смиренно летел за черным владарем и Элишкой, словно на привязи.
Ирий совсем не походил на райское местечко: повсюду лил проливной дождь и небо настолько затянуло тучами, что солнце, даже при большом желании, не смогло бы коснуться лучами земли, чтобы пробудить красивые цветы. Да и земли тут сонная Элишка не заметила. Огромная черная башня и вода вокруг. Крошечную девочку хозяин этих мокрых земель принес на руках, с долей брезгливости. Сгрузил ее на свою постель (к слову, единственную во всей башне) и устало опустился в кресло. Голуби, пересекая черту миров, превратились в огоньки, скользнули сквозь стены черной башни и поселились в глубоком подземелье.
Ора — этот верный ястреб, стоял на окне, повернувшись к владарю спиной и глядел на бескрайний серый простор, где границу неба и земли нельзя отличить.
Хозяин Ирия погрузился в тяжелые думы. И те были так непосильны, что владарь темнел лицом.
Было задремавшая девчушка, перевернулась на бок, и ни капли не испугавшись ни того где она, ни того с кем, ни того, что нет рядом родителей, спросила спасителя:
— Ты плачешь?
— Нет! — сухо ответил владарь.
— А это что? — она подползла поближе, чтобы снять блестящую капельку с его щеки.
— Это разочарование! — сухо ответил владарь, покидая помещение и притворяя за собой тяжелую дверь.
Элишка опустилась на постель, свернулась калачиком, и уставилась в окошко, за которым не переставая лил дождь. Ора чистил перья, и его клекот убаюкивал малышку. Она совсем уснула, когда знакомый сокол принес в клюве теплое одеяло, чуть не столкнув (исключительно по случайности) ястреба с подоконника. Ее укрыли, пожалели, погладив по головушке и пожелали легких, мягких, как пушинка, снов, пообещав, что завтра страхи, боль, горе исчезнут. Не обещали только искоренить тоску…