Поскольку Фишгаузен превратился в дымящиеся развалины, а части Красной Армии находились от нас всего в паре километров, я побрел на запад вместе с оставшимися в живых немецкими солдатами по главной дороге, которая проходила через сосновые леса. Оказавшееся на пределе физических и эмоциональных сил, мое тело двигалось вперед чисто автоматически. Мой разум оцепенел, но я все еще ощущал личную ответственность за подчиненных. Главной целью для меня стало отыскать тех из моих людей, кому посчастливилось сохранить жизнь в этой кровавой мясорубке. Возможно, они скрываются где-нибудь в заброшенных домах или в подземных складах боеприпасов, которых было много в лесу.
Кровь и песок, облепившие мое лицо, все еще заслоняли мне обзор. Я, спотыкаясь, брел по дороге и почти не видел, куда иду. Примерно через каждые двадцать метров пути свист очередного снаряда заставлял меня бросаться на землю. Снова встав на ноги, я упрямо продолжал шагать вперед, пытаясь вытереть глаза, чтобы понять, где нахожусь и где можно найти убежище от нового залпа вражеской артиллерии.
Примерно в миле от Фишгаузена на северной стороне дороги появилась группа из десяти солдат моей роты. Они только что вышли из блиндажа размером двадцать на тридцать метров. Среди них был гауптфельдфебель Юхтер, начальник тыла, а также пара фельдфебелей, два обер-ефрейтора и несколько рядовых.
— Где остальные? — мрачно спросил я.
Один из солдат тихо ответил:
— Мы попали под огонь бомб, а также реактивных и артиллерийских снарядов. Мы потеряли всех лошадей. Мы потеряли все снаряжение. Мы все потеряли. Все разрушено. Мы — последние, больше никого нет.
Я понял, что те, кто уцелел, либо потерялись в суматохе отступления, либо сумели прорваться на запад.
Говорить было больше не о чем. События последних часов и недель отняли у нас остатки сил, как моральных, так и физических. Нас, собравшихся в блиндаже, охватило мрачное настроение, предчувствие скорого конца. Моим подчиненным нужны были лишь главные сведения и указания. Они надеялись услышать их от меня, но я знал не больше, чем они. Впервые за время войны я остался без приказов вышестоящего начальства и не знал, что делать и чего ожидать дальше.
Испытывая настоятельную необходимость в таких приказах, я сообщил моим людям, что, как только у меня восстановится зрение, я отправлюсь на поиски командира нашего 154-го пехотного полка, подполковника Эбелинга. Примерно час спустя, после того как один из солдат протер мне глаза и извлек осколки из лица, я почувствовал, что снова могу нормально видеть.
Приказав солдатам оставаться в блиндаже, я направился в лес по узкой тропинке, которая вела в западном направлении. С неба непрерывно сыпался настоящий град осколков, но он уже не слишком мешал мне продвигаться вперед. Спустя пятнадцать минут я оказался возле замаскированного блиндажа, находившегося примерно в 25 метрах южнее главной дороги. Когда я вошел внутрь, то ожидал увидеть еще одно пустое помещение.
К моему удивлению, я увидел там с полдесятка старших офицеров вермахта, которых было легко распознать по красным лампасам на бриджах. На мгновение потеряв дар речи, я машинально встал по стойке смирно и отдал честь. Офицеры, собравшиеся вокруг стола, рассматривали какие-то карты и, очевидно, не заметив моего удивления, автоматически ответно поприветствовали меня.
В тот момент, когда я собрался попросить новых приказаний, раздался громкий гул самолетных двигателей. Когда генералы нырнули под стол, я выбежал наружу. С юга в нашу сторону направлялся десяток бомбардировщиков В-25 американского производства, но с советскими красными звездами на крыльях. Они явно выбрали целью бомбометания наш участок. С высоты тысяч метров на нас полетели бомбы. В моем распоряжении оставались считаные секунды, чтобы спрятаться в безопасном месте.
Отбежав на расстояние пяти-шести метров от блиндажа, я нырнул в длинную траншею глубиной что-то около двух метров. Находиться в ней было немного безопаснее, чем прятаться в блиндаже. При прямом попадании те, кто прячутся в нем, обречены на верную гибель. Находясь в траншее, можно погибнуть или получить тяжелое ранение, но все-таки есть шанс спастись, ведь там можно не опасаться смерти под тяжелыми обломками кровли.
Скрючившись на дне окопа, я старался держать голову ближе к поверхности, чтобы не быть погребенным под массой земли. Прижав руки к ушам, я открыл рот, чтобы от взрывов не лопнули барабанные перепонки. Таким образом уравнивалось внутреннее и внешнее давление. Война учит солдата многим премудростям, помогающим остаться в живых, если, разумеется, он доживет до той поры, когда сумеет воспользоваться полученными уроками.