Я вышел из кабинета генерала уже в сумерках. Небо над Гаваной наливалось густым индиго, над корпусами центра медленно загорались редкие лампы. Воздух был тёплый, с лёгкой солоноватой ноткой, и я вдруг почувствовал, как сильно вымотался за день. Но внутри всё ещё гудело — не от усталости, а от того тихого, плотного напряжения, которое не проходит, пока не закроешь все гештальты. А один из них сейчас ждал меня в глухом районе на окраине.
На грузовой площадке у склада стоял ГАЗ-66 нашего центра, полугражданский вариант, с аккуратным кунгом, как раз на случай «особых поручений». Я попросил дежурного механика — франта в замасленной майке с акцентом из-под Саратова — отцепить прицеп и помочь с жёсткой сцепкой. Через пятнадцать минут мы уже с хрустом закатывались на боковую дорогу, ведущую в район, где жил Орландо со своим дедом.
На пути к нему я дал «Другу» команду просканировать ближайшую активность — на случай, если кто-то начнёт интересоваться этой ездой на военном грузовике в нерабочее время. Всё было чисто. Даже слишком.
У дома Орландо было темно, но закрепленная за ним «Победа» стояла у крыльца, значит, он был дома. Свет в гараже тоже горел. Через минуту на крыльцо вышел сам Орландо, в майке, с разводным ключом в руках и легкой улыбкой на лице.
— Ты вовремя. Дед уже спит, но он всё подготовил, — он показал рукой в сторону гаража. — Машина твоя, можешь забирать. Надеется, что сделаешь из неё конфетку.
Я кивнул и прошёл мимо него в гараж. Под брезентом стояла Dual-Ghia 1957 года, потускневший, с плоскими покрышками и грязью на хроме, рваная кожа сидений, отсутствующие стеклоочистители — всё это не портило образ, наоборот, делало его живым. Машина ждала, чтобы её вернули к жизни.
Мы с Орландо аккуратно выкатили её на улицу. Я закрепил передний мост жёсткой сцепкой к «Шишиге» и проверил фиксаторы. Орландо еще раз обошёл машину, как конюх перед переправой, похлопал по крыше, задержал взгляд на решетке радиатора.
— Она достойна второго шанса, — сказал он негромко. — Удачи, amigo.
— Спасибо. Обещаю: она ещё поедет.
Двигатель ГАЗа загудел, сцепка натянулась, и мы медленно тронулись в сторону центра. В ночной тишине улиц этот необычный караван смотрелся почти символически — как мост между эпохами. Советский армейский грузовик тащил за собой американскую роскошь конца пятидесятых.
А я сидел в кабине, ощущая, как под колёсами, на стыках асфальта изношенные амортизаторы не справлялись с тряской, и как с каждым поворотом руля приближается новая работа. И, может быть, новая история.
Во двор мы въехали уже глубокой ночью, когда над Гаваной висела густая звёздная тишина. Никаких сирен, неторопливые стрекозы, редкие вспышки далёкого света — может, в порту кто-то работал в третью смену. Водила «Шишиги» выключил фары, чтобы не будить соседей, и мы аккуратно маневрируя, затолкали Dual-Ghia во внутренний дворик между домами. Здесь, под пальмами и широкими навесами касы, место казалось почти уютным.
Инна уже ждала, в халате, босиком, с чашкой чая и слегка сонным взглядом. Она молча смотрела, как мы снимаем сцепку, как медленно выкатываем машину во двор касы. Тогда она наконец сделала глоток и сказала:
— Ну что, прибыла твоя красавица.
— Он не красавец. Пока. Но будет.
Я провёл ладонью по крыше машины, поцарапанной, покрытой мелкой пылью и следами былых лет. Даже сейчас, в лунном свете, в ней чувствовалась гордость. Как будто она знала, что выжила.
— Как добрались? — спросила Инна, подходя ближе. — Как дед Орландо?
— Грустил…
— Понятно… Он её много лет назад пытался восстановить, но уже не смог. А теперь она у нас.
Я подошёл к стене касы, где ещё недавно приготовил свернутый брезент. Поднял, развернул — крепкая вощёная ткань, бывшая в употреблении, но вполне надёжная. Вдвоём с Инной мы аккуратно накинули его на машину, притянули края камнями, оставив зазор для вентиляции. Инна поправила один уголок, пригладила складку, как будто это был не брезент, а одеяло на спящего ребёнка.
— Жалко будет, если подгниёт, — вздохнула она. — Тут же тропики.
— Не подгниёт. Завтра подложу деревянные подпорки под днище, сниму давление с подвески. Потом — консервирую салон, разберу карбюратор. А дальше — по этапам…
— Может и мой велосипед тоже законсервировать, заодно? — она улыбнулась.
— А то. Он у нас тоже почти раритет.
Мы постояли пару минут в тишине. Комары лениво пытались пробиться под воротники, ночные птицы спорили за территорию. Я посмотрел на машину под брезентом и вдруг понял, что чувствую себя по-настоящему дома.