Аплодисменты были не фальшивыми. Кубинцы аплодировали от души. Орден — тяжёлый, в бархатной коробке — вручил лично министр, и генерал Измайлов, чуть склонив голову, принял награду без лишних слов.
— Лейтенант Иванихин, курсант Щеглов и гражданский специалист Константин Борисенок — те, кто показали, что союзников у Кубы больше, чем думают в Вашингтоне. Вы, señores, сделали невозможное. Поэтому Куба награждает вас орденом «Эрнесто Че Гевары» — за боевые заслуги и международную солидарность.
Гром оваций. Я даже не сразу понял, что стою с вытянутыми руками, принимая орден, с лицом, на котором, как мне показалось, что-то дернулось — возможно, впервые за долгое время.
Щеглов весь пунцовый, Иванихин пытается держать себя в руках, но блеск глаз выдает его сильное волнение.
Когда церемония завершилась, началась неформальная часть. Ром лился щедро, сигары тлели, в углах возникли группки. «Друг» уже фильтровал разговоры:
— Вариант. Подтверждение. «Американец прибыл в пятницу». Говорят о нём шепотом. Один из кубинцев упомянул встречу в посольстве Швейцарии. Ключевая дата — послезавтра.
Я сделал вид, что поправляю пуговицу на рукаве, но в этот момент аккуратно подошел к Измайлову и прошептал:
— Они подтвердили — контакт будет через швейцарцев.
— Когда?
— Через два дня.
— Понял. Передашь всё «Помощнику». Пусть отслеживает каждого, кто сегодня пил вино рядом с послом Швейцарии.
Мы оба, не сговариваясь, взглянули на того самого представителя швейцарской дипмиссии, который с блеском во взгляде общался с кубинским министром энергетики.
Фидель в этот момент подошёл к нам. Посмотрел в глаза каждому.
— Куба — это не просто остров. Это баррикада. А вы, señores, — вы привезли на эту баррикаду не просто помощь. Вы привезли уважение. А оно, поверьте, не продаётся.
Он пожал руку генералу, а потом каждому из нас. Без пафоса. Как старший — младшим. Как командир — бойцам.
Фидель уже собирался отойти к следующей группе гостей, как вдруг снова повернулся к нам — и взгляд его стал чуть более игривым, а уголки губ тронула ухмылка человека, привыкшего говорить всерьёз даже в шутку.
— Señores… — произнёс он, проводя ладонью по бороде, — операция с новейшим американским оружием была, скажу прямо, достойна романа. Или фильма, как сейчас модно. Вы гринго хорошо ободрали — четыре миллиарда баксов, знаете ли, даже в Москве не каждый день видят.
Он сделал паузу, глядя на меня, на генерала, потом — чуть прищурился:
— Так вот, товарищи… раз уж вы так ловко разбираетесь в американских делах — может, посоветуете, куда теперь эти деньги вложить, а? Чтобы Куба получила не просто разовый выигрыш, а устойчивый доход? Ну, скажем… лет на десять вперёд?
Генерал едва заметно повернул голову ко мне, словно говоря: «Твой выход». Я сделал шаг вперёд и, позволив себе ту же тональность, что и у Фиделя, ответил:
— Señor Comandante, есть один вариант… но он потребует терпения и аккуратности. В Швейцарии можно открыть номерные счета, вложиться в биржевые индексы по добыче и переработке сырья. Металлы, каучук, сахар — то, чем сама Куба живёт. И если обернуть деньги с умом — то через пару лет прибыль будет выше, чем доход с канала в Панаме.
— А если не через Швейцарию? — прищурился Фидель.
— Тогда — ЮАР. Есть надёжные цепочки закупки золота, особенно если действовать не от имени государства, а через частные структуры. У нас уже есть доступ к крюгерандовому рынку. И, возможно, скоро у Кубы появится анонимный инвестиционный портфель в Лондоне.
— Неожиданно, — усмехнулся Кастро. — Но звучит… перспективно.
Он кивнул, будто ставя невидимую галочку, и, похлопав Измайлова по плечу, добавил:
— Вот теперь я понимаю, почему Москва прислала вас, а не очередного военного советника.
В этот вечер мы вышли из зала под шелест пальм, шум вентиляции и слабый хруст шагов по мрамору. Награды звенели в коробках, но главной была не медаль. Главной была тень, скользнувшая в сторону — туда, где дипломатия смешивалась с разведкой, а праздник с подготовкой к новой игре.
Следующая после приема ночь была глухая, безлунная. Где-то вдалеке залаяли собаки, но вскоре и они затихли. В старом, полуразрушенном доме на окраине Марианао, чья крыша давно проросла мхом, а окна заколотили жестью, слабо скрипнула дверь. Из темноты вышел человек, одетый неприметно, в выцветшей рубашке, без лишнего блеска на пуговицах и без звука в шаге. Всё в его движениях говорило о привычке находиться в тени.