По мановению его руки гарсон разливает вино в бокалы — и вот их уже целая шеренга, цветных и полных доверху. Заказав музыку необыкновенно повелительным жестом, м-р Мак-Кинли пьет свое вино покамест только равнодушными, тоскующими глазами. Несмотря на удачу, у него неспокойно на душе.
Постепенно м-р Мак-Кинли становится центром внимания, загадкой данной ночи. Прислуга и оркестр из четырех подозрительных персон услужливо ловят его желания, чтобы с каким-то изуверским восторгом и немедля выполнить их: обычно подобные господа щедро оплачивают свои ночные фантазии. Такие же подпольной внешности молодцы откровенно обсуждают у заднего выхода фарт и достоинства м-ра Мак-Кинли. Уже певица, тянущая в микрофон очередную порцию мунлайта, смотрит на возможную жертву влажным взглядом, полным практических предложений пополам с обещанием самых волшебных причуд… И хотя оркестр играет свое, м-р Мак-Кинли слышит только одну и ту же, бессчетно повторяемую, отоваренную наконец музыкальную формулу блаженства и бессмертия “BS”.
Он сутуло сидит с полузакрытыми глазами, с головой на бочок, почти неживой, словно его вовсе и нет здесь. Тогда с улицы приходит потаскушка. Ее не гонят, она вполне прилична, даже шикарна — издали. Только мокрая немножко: в такую подлую погоду не убережешься — и не слишком молода. Ее независимая прогулка между столиками, как бы в поисках места. У ниши с группой уныло веселящихся молодых людей она задерживается на мгновение.
— Мальчики, вам нравятся блондинки? — осведомляется она, щурясь и лаская их покровительственно-распутным взором.
Молокососы разом замолкают; уж она-то хорошо понимает причину их испуга! Ей самой предпочтительней клиенты постарше, которым хмель несколько позастлал глаза на второстепенные подробности и у которых немощи как бы уравнены с ее отцветшей прелестью. С трагическим величием она движется дальше, пока не замечает царственно-изобильный стол м-ра Мак-Кинли. Прикидываясь, будто красит губы, она косит глаза, ждет, когда владелец обратит на нее внимание. Это длится долго, она терпит, сердится, нервничает… но вот столь ожидаемый ею взгляд. Нет, он не гонит, а молчанием в таких делах обычно выражается позволение! Женщина шумно присаживается, закуривает с помощью подоспевшего гарсона, презрительно разглядывает ярлыки бутылок, а на самом деле ей профессионально требуется хоть вкратце охватить историю душевной болезни этого подбитого маньяка, характер его несомненной беды, чтобы разведать по-паучьи, где у него тоньше кожа.
С вопросительной для первого знакомства улыбкой женщина тянется к одному из налитых бокалов м-ра Мак-Кинли. Да, он парень покладистый, надо становиться здесь на якорь. Только ее немножко пугает неизлечимая тоска в его глазах.
Женщина. Сколько всего, а не тронуто! Почему не пьешь?.. Сердце, жена, придирчивое начальство?
Мистер Мак-Кинли молчит, и та пренебрежительно пожимает плечами: “Хорошо, я справлюсь пока и одна… Дай знак, мигни, когда потребуюсь!”
Судя по непроизвольным, чуть не каждую минуту содроганиям, эта женщина до костей прозябла на своем углу в гадком и гнилом тумане. Один за другим с волчьей дерзостью она опустошает два бокала из уже налитых, взялась было за третий… Но нет, и с двух успела захмелеть непозволительно быстро для своей профессии.
Женщина. А может, ты собираешься смешивать в себе для опыта все это? Смотри не взорвись! Ты кто, слушай, ты не химик? Я тоже не специалистка, но мне все кажется, что самая-то главная, водородная бомба составляется из людского горя, согласен? Так какое же торжество ты справляешь так буйно?.. Поминки, проигрыш, рождение сына? Ха, от любовника, разумеется!
Диктор. Поговори с ней, Мак-Кинли, скажи ей что-нибудь ободрительное… Она ужасно озябла и трусит, что ты ее прогонишь.
Мак-Кинли (спокойно). Видишь ли, я прощаюсь с этим миром.
Женщина. Собираешься умереть?
Мак-Кинли. Нет, я уезжаю.
Женщина. О… И далеко? (Пряча под развязной усмешкой страх за допущенную смелость и немножко зависти.) Верно, секрет… извини. Но когда же?
Мак-Кинли. Завтра.
Женщина. Так скоро?.. А ничего: у нас с тобой пропасть времени, успеем до драки надоесть друг другу! (Несколько мгновений она смотрит на дымок своей сигаретки, потом с каким-то детским нахальством.) Не хочешь ли взять и меня с собой… разумеется, если тебе нравятся блондинки, правда, с несколько печальным житейским опытом? Ладно, забирай меня с собою хоть в собаки. Не хочешь? А то, знаешь ли, так осточертело все кругом. И куда-нибудь подальше забирай, где уже нет ничего — ни людей, ни горького тумана этого… ну, и меня тоже в том числе!
Мак-Кинли. Видишь ли, я уеду еще дальше…
Женщина (догадавшись). О!.. Но зачем тебе туда, безумный? Гори здесь…
Диктор (с ожесточением). Ну же, доверься, откройся кому-нибудь хоть раз в жизни, непреклонный человек с фамилией Мак-Кинли!
Мак-Кинли. Видишь ли… Мне непременно надо попасть в будущее.
Женщина. Понятно, в сальваторий. Здесь скоро будет шумно. Ты трус?
Мак-Кинли. Нет, я хочу завести детей.
Женщина (со смешком на такое чудачество). Тогда зачем же… ты можешь заняться этим и здесь. Ты еще ничего. Если тебя побрить, недельки полторы подержать у моря, я уверена, у тебя еще вполне могут получаться дети.
Мак-Кинли. Здесь их убьют. Самой большой бомбой, которую ученые построят завтра. Одною на всех детей мира. Для экономии. А я, знаешь, не выношу глядеть на мертвых детей. Можно умереть от одной совести. Лучше сбежать заблаговременно.
Женщина. Вот я и говорю, что трус, раз бежишь от драки. Значит, шибко испугался!.. Но, знаешь, ты не горюй: подлецы тоже живут. Иные даже поправляются с этого. (С интересом.) Ты что же, в самом деле богач?
Мак-Кинли. Почему ты так думаешь?
Женщина. Ну как тебе сказать… Видишь ли, богачи всегда дальновиднее бедных… (Доверительно и уже заплетающимся языком.) Но я тебе раскрою твой секрет… Ты, малый, просто никогда никого не любил, если трусишь даже за детей, которых еще нет. Любовь — это знаешь что?.. Это — чтоб как в омут. Впоследствии, конечно, от всякой большой любви непременно изжога: раскаиваемся, проклинаем, плачем… но, ах, это все потом, потом! А самое счастье любви начинается с безумия. Если ты согласен немножко поверить шлюхе, то знаешь… я даже держала свою долю вот здесь в этих ладонях… только сволочи так и не дали мне ее отхлебнуть. И он, веришь ли, был до черта красивый мальчик, с ума сойти. Механик по счетным машинкам. И у него была такая красивая синяя жилка вот тут, на плече… Но затем подоспела какая-то очередная война, его взяли, сожгли, продырявили чем-то…
Мак-Кинли (нащурясь). Из огнемета продырявили?
Женщина. А-ах, какой ты!.. у тебя везде порядок! Нет, милый, сперва его проткнули штыком, а потом этой длинной рыжей струёй… ну, как из паяльной лампы, я в кино видала.
Пауза.
Мак-Кинли. Слушай, у меня есть к тебе предложение!
Женщина, не отвечая, глядит на свет, у нее блестят глаза, одна блестинка зигзагом скользит по щеке.
Женщина. Что ж, ты прав… уж эти, наши не утихомирятся, пока не дожуют мир до конца. Как странно: сами же сперва зажгут, потом убегают… А интересно бы взглянуть, как они там устроятся! Извини, ты этот тоже пить не будешь?.. верно, боишься билет потерять?
Диктор. Ну, Мак-Кинли, чокнись с ней за свое безумное путешествие!