Ныне он нервничал, как никогда. "Эмигрантского нытья" на "общественном суде" предотвратить не удалось. Навертели пять кассет. Поезд разогнался, тут уж тормози - не тормози.
Зал терпеливо слушал размышления Эли по поводу несовершенства национальных структур. Оказывается, во всем мире национальные (этнические) структуры подлинной демократии никогда не рождали. Они идеальны в борьбе с имперскими силами, за свой суверенитет, но, увы, не в развитии гражданского общества...
- Очень учено, - прозвучал чей-то резкий баритон. - Скажите лучше за Израиль.
Снова начался шум. Кто-то закричал, затопал ногами.
- Не мешайте адвокату! - грозно произнес кровельщик из Кальмансонов, подымая над головой кулак. - Защищать наше говно нужно мужество и доброе сердце.
И зал, к радостному удивлению Эли, ответил ему аплодисментами. Эли ободрился и тут же принялся оперировать шарлатанской статистикой по принципу " у них еще хуже!", над которой прежде посмеивался:
- Абсорбции и Израиле пятисот тысяч человек - это все равно, как если бы американцы приняли сразу двадкать пять миллионов. Какой там был бы ералаш! Сколько было бы там голодных и бездомных!..
- "Голос Америки" никого не зовет, а "Кол исраэль" искричалась! яростно возразили с пола, где сидели на газетках опоздавшие.
- Но вы не будете спорить, что существуют объективные причины...
- Хамство тоже объективная причина! - парировали с пола.
- Да заткнитесь, наконец! Дайте человеку высказаться! - взревел кто-то из стариков Кальмансонов. - Вы что, на партсобрании, что ли?! Дикари!
"Дикари и есть!" - подумал Эли. Тут было самое время сунуться с идиотской идейкой "от железной когорты", и Эли осторожно высказал ее, несколько, правда, очеловечив, переведя из политической плоскости в педагогическую. Мол, когда изучаешь незнакомый язык, целесообразно отрешиться ради успеха от всего чужеродного...
Возможно, всё и прошло бы, не окажись в зале горластой девчушки-филологички - преподавательницы языков. Она тут же подала голос, что это не обязательно: существуют разные теории усвоения.
Дов рыкнул на нее, усадил взмахом руки. Эли, естественно, ринулся ему на помощь.
- Вы недовольны, и это ваше святое право! - воскликнул он. - Одно дело бытовые трудности, бездененежье, совсем другое - утрата своего человеческого достоинства, прозябание до конца жизни без надежд. Это страшно. Но... - И резко выкинул руку вперед. - Есть и другой Израиль. Не где-то там далеко Израиль вилл и заброшенных к нам "парашютисток". А вот здесь он, наш: мы уезжали ради детей и внуков, наша алия - алия родительская. Кто же не видит: детишкам здесь рай Божий! Знаю по своему внуку, Ёнчику. Покажите мне хоть одного мальчонку, прожившего в Израиле два - три года, который был бы несчастлив?! Не для этого ли терпите невзгоды и подвохи. И все вынесете для счастья своего ребенка!
Тут выскочил в проход паренек лет семнадцати в рваной майке, стал вопить о чем-то. Шум начался несусветный. Эли нагнулся, взял лежавший на столе "матюгальник", гаркнул: - Шуш! - Так в Австралии унимали их, детей. Однако несколько юных голосов закричали о чем-то сходном. Вроде бы в школе их не любят, дразнят "помойными русскими". Мальчишек поддержали их матери. Общественный суд закачался, как корабль в бурю.
Эли понял, не уймет стихии, разнесут зал.
- У российского бунта, - вскричал он, напрягаясь изо всех сил, сжимая руки в кулаки, - неизменно женское начало. По великому Щедрину, кровопролития в России всегда начинались с того, что некая Дунька толстопятая и Матренка-ноздря мотались по городу в неглиже, плевались, кусались и произносили богомерзкие речи...
Зал захохотал и, чувствовалось, сразу помягчал к оратору.
- А как насчет олимовской "русской "партии? Нужна она или нет? спросил кровельщик.
- Ни в коем случае! - решительно рубанул воздух Эли. - Она выродится в русское лобби, потянет одеяло на себя.
- Вот и обнимайтесь со своим Щаранским! - Закричали из последних рядов, где по-прежнему кучковались безработные гуманитарии, "рыцари святой метлы", как они называли себя: - Наелись, щаранские подстилки, гады-лакировщики, теперь подают убогим на пропитание...
- Саше слово! - вскричал старик Капуста протестующе. - Суд права голоса его не лишал.
- Са-аше! - грохнул зал. - Зажимаете?! Са-аше!
Эли ждал минуту - другую, затем развел руками и, поджав уязвленно губу, покинул трибуну.
Когда Саша начал продираться сквозь толпившихся в проходе людей, его сопровождал уже разноголосый неутихающий фейерверк:
- Саша, мы построимся когда-нибудь или все блеф?
- Сашок, забудь про аспидов, о себе по порядочку!
- Саша, задавят, не подставляйся!
- Не горюй, Сашок, держи хвост пистолетом!.. Лучше кальмансонских девок все равно не найдешь!
У Саши горела голова. Он был в отъезде, о беде Гиршевичей услыхал лишь здесь, в зале. Начал возбужденно, еще не дойдя до микрофона:
-Я был последним узником Сиона. В России... Оказалось, в беде последних нет. Повернулось колесо. Вы снова первые. По новой счет пошел. Открыл мне на это глаза мальчик. Десяти лет ему не было... Веня, которого уже нет...
- Золотое слово! - Старик Капуста вскочил на ноги.
- Как у Андерсена!- подхватили в дальнем углу безработные филологи. Король голый!
- В-верна! - грохнуло с балкона. - Только голые короли могли превратить евреев в узников Сиона!
Саша посмотрел на балкон в тревоге: только что хозяин кинотеатра сунул Дову записку. "Больше никого не пускаю. Как бы балкон не поехал". Наконец, продолжил негромко, нет-нет, да и бросая взгляд на балкон:
- Моя жизнь, по мнению моей мамы, - сплошные глубокие колодцы... вечно в них проваливаюсь. То в шахте, то Лубянка... - Машинальным жестом коснулся кипы на голове. - Вот когда понял, провидцем был Эдгар По, сказавший: "Истина на дне колодца". Последний мой колодец - государство Израиль... Успокойтесь, не ставлю я его в один ряд с Лубянкой. Он и сам по себе хорош...
- Черные жить не дают! Мароккашки разные! - взмыл истошный голос. Поднялась женщина с девочкой на руках. Аккуратненькая девочка. В косичках бантики голубые. Хнычет. Сморило ее. - Нас в Газу сунули, - кричала женщина. - В автобусе моих детей избивают. Того гляди прирежут. И никому нет дела...
- Выкинуть усих черных, вместе с арабчиками, к чертям собачьим! грохнуло с балкона. - Чтоб все по Библии!
Саша поежился: всего наслушался. Но - такого?! Окинул взглядом балкон. "Не из Кальмансонов ли, соколик? Ридны погромщики били, пока не превратили в свое подобие..."
Крик поднялся несусветный.
Эли надрывался ("Шекет! Шекет!") безо всякого успеха. Но -нашелся. Перекричал гвалт:
- Один умный человек говаривал: "Национализм - последняя стадия коммунизма!"
Захохотали. Правда, как-то нервно, иные до слез. Но - стали слушать.
- Все у нас по Торе говорите? ..
- Да что ты всё о Торе талдычишь? Жрать нечего! В Торе об этом не сказано, что ли?!
- Сказано! Черным по белому. "Нет муки - нет Торы. Нет Торы - нет муки".
-Это как понять? - воскликнул тот же голос.
Саша опять вгляделся в переполненный зал. Вихрастый паренек встал со стула. Ждет ответа. Лицо простецкое, круглое, на губах насмешка. Не видел его ни разу.
- "Совок" на стройку не пойдет! - бросил Саша зло. - На стройку пусть ишаки идут или идеалисты, а квартирку - дай!.. Вот как это понять.
Посмеялись негромко, и затихли быстро, без окрика. - ...
-Тора говорит, что государство без морали обречено. Не случайно, наша история - это история разрушения Храмов.
- Да заткнись ты, наконец, со своими Храмами! - проорали с балкона. Обрыдли кипастые!
Саша то и дело посматривал на шумевший балкон. Похоже, там шли свои бои-дискуссии.
- Это нонсенс! - Голос его стал жестким, непримиримым. -Нигде на земле нет сейчас ненависти к "кипастым", к черным шляпам, только в Израиле. Что мы, вашу жизнь заели?! А, может, "кипастые" здесь громоотвод? "Память" в России валит все беды на евреев, израильские евреи - на "кипастых". - Саша помолчал недовольно.