Наш лагерь шил рукавицы с одним пальцем и асбестовой прокладкой. Для работы у печи. Асбестовая пыль входит в легкие, в глаза. Пять лет пошил перчаточки - гастрит, семь - язва желудка. Более семи - дорога в психушку. Да и рак заодно. Все четко продумано, никаких пыток и расстрелов: гуманное время. Норма была семьдесят пять перчаток в день, мы шили девяносто, чтоб не работать в субботу. У язвенников выменивали белый хлеб, вот вам и хала. Субботняя хала, что может быть правовернее? Правоверные евреи даже молитв не знали. Откуда? Петро Шимук луковичку положил в стакан воды, она к пасхе проросла. Вот, сказал, вам горькая зелень. По "Агаде", символизирует страдания еврейского народа. "По "Ага-де"? - удивились мы. - Это что?" В Пермском лагере сидел Иосиф Менделевич, "самолетчик", которого называли ребе. Он всех учил обрядам. Там студент Арье Вудка, максималист по натуре, сделал себе обрезание столовым ножом. И, чудо, не заболел. Еще шутил, что Авраам подвергся обрезанию девяносто девяти лет от роду. И, наверное, каменным ножом... У нас таких энтузиастов-учителей и максималистов не было. Шимук человек не разговорчивый. Порох кипу надел, мол, еврей без кипы нонсенс. Я отправил маме новую капсулу. Просил принести на следующее свидание черный берет. Из него наши кибуцники соорудили мне кипу. Кипа раздражала крысенка сильнее, чем наши занятия "шифром", чем отказ работать по субботам. Понял, что для большинства евреев-лагерников кипа не столько вера, сколько свобода...
Дов неожиданно хохотнул. Встретившись взглядом с Сашей, извинился, объяснил: вспомнил Воркуту и лагерное присловье той поры: "Нет большей красоты, чем поср... на власть с высоты". Всё правда!
- Началась, Дов, странная сюрреалистическая игра, - продолжал Саша, явно недовольный "приземленными" сравнениями Дова. - Они свирепеют, мы маневрируем: то уменьшаем размеры кипы до маленького кружочка, то, напротив, нахлобучиваем шапку даже в бараке. Или повязываем платок: главное, голова покрыта! Когда крысенок видел на мне кипу, он наливался кровью.
- Ну, во-от, тут собака и зарыта, - удовлетворенно констатировал Дов. Этак не только в Израиль, в Африку рванешь! К каннибалам! Ясно дело!
- Простите, Дов, еще абсолютно ничего не... Даже в мыслях. Я хотел быть евреем, но в родном отечестве. Считал, еврейский мир, еврейская культура в мозаичной российской естественна. Я намеревался быть лояльным гражданином отечества. "Какая разница" зрелому социализму", полевой геолог в кипе или в чепчике?" - философствовал я (вы уже заметили, меня хлебом не корми, дай пофилософствовать!). Мои патриотические размышления прервал окрик надзирателя: "Заключенный Казак, в штаб!" Провели в административное здание. Сизый, пьянцовского вида районный судья бормотал по бумажке: "В связи с многочисленными нарушениями..." Короче, тюрьма. Надели наручники... - Саша вытер ладонью лоб, потянулся устало: - Дов, про тюрьму вам все известно. Может, на этом и закруглимся?
- Идя окунись, горемыка, - сказал Дов. - Смой тоску - печаль...
Растираясь цветастой махровой простыней, Саша продолжил: - Везли счастливого обладателя кипы в тюрьму по воздуху. В самолете Казань-Чистополь усадили удобно. С обеих сторон солдаты с автоматами. Впереди бабки с мешками. Одну на пол посадили, сверх нормы. Бабки народ отчаянный. Ничего не боятся. Та, что на полу, с солдатами сцепилась: "С билетом я, а не сажали. Из-за вас, вижу!" - В воздух поднялись, повернулась в мою сторону, любопытствует: "А с лица ты, вроде, не убивец. За что ж тебя, родимый?" Солдат автоматом потряс, тут тебе, бабка, не парламент! А для меня как раз парламент. "Шляпа им моя, говорю, не понравилась, отвечаю, вот и убивец!" Сболтнул, а ведь напророчил...
- Неужто убийство клеили?! - Дов вскочил. - За кипу?! Ты ничего не пропускай, слышишь!
- Сажают в бокс. За дверью голос Шимука: "Дядек, не толкай! Сам дойду!" Я как заору: "Петро, с приездом!"
- Вижу, черт вас одной веревочкой связал, - настороженно заметил Дов. И тише: - Слушай, Сашек! Как говорят твои французы, алтер ну!.. Не лыбься до ушей. Вопрос серьезный. Откуда наш Петро Чингизхан так знает иврит? Богатый у него иврит. Как у профессора. Шпарит, как на родном. Сам слышал, его иврит лучше, чем у меня. Лучше, чем у наших сидельцев в Кнесссете- болтунов завзятых. Кто его учителя? Уж не с улицы ли Фрунзе?.. Москвич, а не помнишь, что на улице Фрунзе Генштаб армии-освободительницы. От Арбата вниз, к Каменному мосту.
- Почему так подумали? - спросил Саша с неприязнью. - Какие у вас основания? Кроме хорошего иврита...
- Никаких, Сашенька! Крупный мужик, весельчак с картины Репина "Запорожцы". Выбрить бы ему голову, оставив оселедец, и все, готов, козаче! Правда, рожден в местах, где, как пели бандуристы, "злы татаровя дуван дуванили". А мускулы у него! Культурист чистой воды. Никто в Израиле моей руки не мог одолеть, а этот отогнул играючи. Память фотографическая. Чувствуется, Сашок, школа. Но, ежели всерьез, никаких оснований. Обычная советская бздительность... - Взглянул в негодующие глаза Саши: - Всё, Сашок! Не было у нас этого разговора, лады?.. Давай главное: кто ж тебя все-таки повернул лицом к Обетованной?
Саша помолчал, покусывая нижнюю губу. - Когда огляделся в Чистополе, продолжал он горестно, - было ощушение, лучшие люди России туг. Ныне их имена знают по книгам, по газетам, - Саша стал загибать пальцы на руке: Валерий Сендеров* и Михаил Казачков* - ученые, Сергей Григорянц* - редактор полузаконной "Гласности"... А напротив нас одиночка Толи Марченко*... Евреи? В Чистополе до четверти всех зеков были евреями, хотя они ни в малейшей степени не отождествляли себя ни с евреями, ни с Израилем... В политическом отделении евреями по паспорту значились лишь пятеро. Из двадцати.
Дов засмеялся: - А Горбач подсчитал, евреев в Союзе меньше одного процента. У-ух, недооценил нас, сердечный!
- В тюрьме зеков тасовали, в камеру к своим друзьями или подельникам не попадал никогда. И с Петром Шимуком нас соединили лишь однажды, да и то по ошибке. Моими однокамерниками были физики и математики. Пили чай вместе. В субботу я зажигал свечи.
- Свечи?! - вскричал Дов. - На строгом режиме?! Сашок, арабские сказки! Как доставал-прятал?
- Была у меня маленькая баночка из-под мази. В нее подсолнечное масло, из ватки фитилек. Сверху фольга с дырочкой для фитиля. И зажигай лампадку... На строгом разрешено брать в ларьке продукты на два рубля. Покупал на всю сумму постного масла. К субботе...
- И ученые праздновали?
- Увы, доктор Казачков держал голодовку девятый месяц. Обвинение у него было такое же, как у Щаранского - наговор, ложь. На него глаз положили, когда он только-только защитил докторскую и... отказался участвовать в "атомном проекте." В его развитии... "Мы и без новой водородной бомбы весь мира за горло держим, а с новой..." Подумать только, Сахарова облопошили, пригнули. Раскаялся куда позднее.. А доктор Казачков тогда же ответил дерзостью. Да нет, не на Лубянке дерзил. Среди своих. В лаборатории! Донесли, прохвосты... Кто мог об этом- за пределами Лубянки - знать?! За Щаранского весь мир встал. А доктора наук Казачкова как бы и не существовало. А ведь он ученый-энциклопедист. Благородный человек, с юмором. Толкнули меня в камеру, называю себя, он мне руку лопаточкой и для ободрения: "Ты значит из казаков, а я всего лишь из казачков. Так что не робей!"
И вот такого человека в упор не видели. Вы можете, Дов, объяснить эту "избирательность" западных гуманистов?
- Могу, почему не моту? Западные гуманисты про Россию не знают и не понимают ни хрена. Зеку-бедолаге женку надо иметь, которая мир подымет...
Саша вздохнул печально: - Миша Казачков отсидел пятнадцать лет. Он был несгибаем. Каждый день в камеру врывались два жлоба, заламывали Мише руки. А то садились на него верхом и... самым болезненным способом: суют шланг с питательным раствором в нос... Представляете, Дов, ученому-физику, энциклопедисту, воронку в нос... Казачков первым поколебал мою решимость прожить всю жизнь в советском государстве. Судите сами! Увидел, такой ученый, нигде ему нет места в родной... кроме тюрьмы строгого режима, я был поколеблен в своих основах. Может быть, я не туда прикладываю свои силы? Не там ищу потерянное? Я вовсе не родной ребенок, а приемыш, любовь которого безответна? Я мачехе-родине: "мамочка-ма-мочка!", а ее это только бесит? Вот и Петро Шимук, не еврей вовсе, и то разглядел на Ближнем Востоке нечто свое, мной не увиденное... Я - не кабинетный ученый, удовлетворенный лишь процессом мышления, а человек действия. Подал властям... об отказе от советского гражданства, раз! и в дамки.