— Я очень благодарна Вам, профессор, — мило улыбнулась сказала Ванда, уже стоя на дорожке возле необходимого ей дома. Вернер с секунду наблюдал, как удаляются по гравию, изредка подкашиваясь, тонкие каблучки, профессионально отмечая напряжение икроножных мышц. И вовсе не собираясь делать этого, а повинуясь какому-то стихийному импульсу, он вдруг окликнул удалявшуюся девушку:
— Фролейн Ванда, если у вас не долгий визит… Я думаю с вашей травмой… не стоит… Я мог бы подождать Вас…
Вернер чувствовал, что какая-то сила несла его помимо воли и не хотел сопротивляться ей — искушение казалось ему не серьезным. Этот жесткий человек, считавший, что никогда не теряет голову и не поддается эмоциям, недооценил ситуацию.
Людвиг Вернер вдовствовал уже более пятнадцати лет, существуя в самодостаточном одиночестве и растрачивая все силы души и тела в возглавляемой клинике. Коллеги Вернера женского пола, обнадеженные поначалу его завидным холостяцким положением и веским именем, делали более или менее активные попытки покончить с одиночеством шефа, вскоре признавали поражение — сдержанность Вернера противостояла самым активным домогательствам. Правда, дело было не только в исключительной силе воли, как думалось самому Вернеру, просто чувства этого с головой ушедшего в свое дело мужа, долгое время контролируемые и подвергаемые жесткой муштре, не отличались бурными взлетами. Редкие встречи с постоянной «дамой сердца для головы», как она себя называла, намекая на рациональность их связи, были для обоих скорее привычным ритуалом, нарушать который не хотелось из какой-то суеверной боязни, чем сердечной привязанности. РазЛукка означала бы признание подступавшей старости, холодности души и торжествующего эгоцентризма.
Ванда старательно подготовилась к нападению, собрав исчерпывающую информацию и рассчитала все: и версию с заболеванием племянника, якобы соседствующим в Вернером, и травму ноги, и свой образ наивной милашки-простушки, в котором и выступила в тот решающий вечер. Она выбрала платье достаточно яркое и сексапильное, чтобы привлечь равнодушный взгляд усталого мужчины и достаточно юношески-небрежное, чтобы не показаться искушенной и легкомысленной искательницей приключений. Она почти отказалась от привычной дозы косметики, придав своему лицу свежесть и обаяние милой некрасивости: тон загара с легким природным румянцем фирмы «Мах Faktor», удлиненные без перебора тушью ресницы и слегка очерченные губы — все это должно было выглядеть вполне натурально, разве что — чуть-чуть лучше. Мягкие кудряшки были небрежно взбиты таким образом, что не разберешь — что больше в ее прическе — умения или небрежности. Ванда знала, что запах хороших духов производит сильное действие даже на тех, кто искренне считает себя полным невеждой в парфюмерии или даже ее противником. Ненавязчиво-вкрадчивый он действует исподтишка, создавая ауру смутных ассоциаций, намеков — то ощущение чувственного комфорта, которое фиксирует подсознание.
Словом, Ванда, караулящая «оппель» Вернера в уединенном и живописном месте больничного парка, была именно такой, какой ее создала бы природа, не пожалей она затратить еще немного дополнительных творческих усилий на свою, не слишком избалованную вниманием «поточную продукцию».
Когда она тем вечером прощалась с Вернером у дома, где снимала небольшую комнату, надежда, что жизнь наконец-то обрела нужное направление, засияла с новой силой.
На сей раз Ванда не ошиблась. Ей пришлось приложить еще совсем немного усилий — пару раз попасться на глаза профессору в выгодной ситуации, «случайно» оказаться у ворот клиники как раз на его пути домой, и отказаться зайти к нему «на чашку кофе» именно в тот момент, когда Вернеру особенно не хотелось расставаться с ней. Ванда чувствовала свою женскую власть и умела выгодно распорядиться ею.
Когда, наконец, она позволила себе принять приглашение и осталась один на один с Людвигом, роль пошла как по писанному. Он видел в ней девушку «из приличной семьи» с моральными принципами и жизненными целями, но игривую, полную жизни, окрыленную первой, захватывающей влюбленностью. Ванде еще не приходилось пылать той огромной всепоглощающей страстью, с которой она виделась лишь в кино или встречала в романах, но она знала, что главные ноты в ее игре — преклонение и восторг перед своим избранником. Вернер и вправду нравился девушке, представляя тип преуспевающего, значительного мужчины, и она искренне восхищалась им, подолгу выслушивая подробности его хирургического рабочего дня. Она всегда готова была принять его совет и подсказку, ловила его малейшие желания и не упускала случая, чтобы появиться рядом.