И тут началась дикая погоня. Полицейская машина помчалась вперед, мы на своей машине пустились за нею вслед. Полицейские заметили вскоре, что мы едем за ними, и тогда, нарушая все правила движения, понеслись со скоростью ста километров в час. Уж не замышляют ли они какое-нибудь злодеяние, а может быть, хотят просто отвязаться от нас? Но это им не удалось. Мы мчались с такой же скоростью, как и они, только в двадцати метрах от них. Мимо нас проносились деревни. Мы видели полные ужаса лица крестьян. Да и в самом деле вся эта поездка была похожа на те, что описывают в детективных романах.
Через три часа мы прибыли на оствинейскую пристань. Товарища Бела Куна немедленно посадили в полицейскую моторную лодку, которая была уже наготове. Мы сели в другую моторку и пустились за ними вслед. Так доехали до советского парохода «Герцен», который стоял на якоре в самом центре гавани. Товарищ Бела Кун сел на теплоход. Теплоход тут же роем окружили полицейские моторные лодки, будто это был какой-то «чумной корабль».
Несколько минут спустя «Герцен» поднял якоря и повез товарища Бела Куна в Советский Союз.
Лишь после того, как корабль миновал порт Свинемюнде и вышел в открытое море, уверились мы и успокоились, что теперь уже товарищ Бела Кун в безопасности».
Едва я получила извещение о том, что Бела Кун в дороге, как тут же поехала в Ленинград. Сняла комнату в гостинице «Астория», оттуда позвонила сотруднику «Ленинградской правды» Эмилю Хорти. Он сообщил, что они ожидают прибытия парохода, на котором едет Бела Кун, завтра утром. Сказал, что все подготовлено к его встрече. Как только станет известным точное время прибытия, он заскочит за мной и мы поедем на пристань. По дальнейшим сообщениям, пароход прибывал в полдень. За мной приехали секретарь ленинградской парторганизации и Эмиль Хорти, чтобы мы вместе отправились на пристань. Возле пристани мы увидели неимоверную толпу — это были ленинградские рабочие и интеллигенция. Явились, конечно, и венгерские политэмигранты. Уже выстроился и почетный караул, оркестр тоже был на месте — все ждали парохода, который показался издали и шел в сторону залива.
Дирижер подал знак, грянули звуки «Интернационала». Но вдруг с палубы парохода кто-то замахал руками: мол, прекратите торжественную встречу. И когда пароход подошел близко, ясно расслышались слова того же товарища:
— Едет не тот, кого вы ждете!
Музыка вмиг замолкла. Почетный караул засунул сабли в ножны. Поджидавшая толпа забеспокоилась: «Где же Бела Кун?»
Товарищ, который махал нам, сошел с парохода и сказал, что прибыла группа американских коммерсантов и что о Бела Куне он ничего не знает, должно быть едет другим пароходом.
Все были взволнованы, гадали: что случилось? Потом, разочарованные, разбрелись по сторонам, а мы еще остались на пристани. Начальник пристани разыскивал радиограммами Бела Куна на всех советских пароходах, что были в пути. Мы вернулись в гостиницу. До самого вечера ждали известий, но не дождались.
Разбудили меня около пяти утра, за мной прибыл Эмиль Хорти:
— Немедленно поедемте, Бела Кун прибывает.
Я в минуту оделась, мы побежали вниз к машине, в которой сидел секретарь Ленинградского обкома Стецкий.
— Поторапливайтесь, — сказал он. — Встречу уже все равно не организуешь, но хотя бы мы приехали вовремя.
Машина помчалась в порт.
Мы прибыли вовремя. Торжественной встречи не состоялось, но, несмотря на ранний час, собралась огромная толпа.
Пароход причалил. Бела Кун уже издали махал рукой. Я тут же бросила всех и кинулась к нему, но не успела еще двух слов сказать, как уже подбежали товарищи Стецкий и Эмиль Хорти. Оба приветствовали Бела Куна, спросили, как он себя чувствует, потом мы направились к поджидавшей нас машине. Автомобиль был уже окружен кольцом людей, так что мы едва пробились к нему. Каждому хотелось пожать руку Бела Куну, сказать ему хоть несколько слов, да и ему хотелось поговорить с ленинградскими, или, как он говорил, питерскими, рабочими (их он особенно ценил, был связан с ними), но Стецкий проявлял явное нетерпение.
Приехали в «Асторию». Там уже все было приготовлено. Мои вещи тоже перенесли в комнату Бела Куна.
Вскоре пришли и венгерские товарищи, потом одна делегация сменяла другую, все приветствовали Бела Куна. Вдруг нас оповестили о том, что в честь его приезда созывается большой митинг. Все это было очень трогательно, вдохновенно. Бела Кун выражал свои чувства только благодарными взглядами. По окончании митинга мы поехали на вокзал. Здание и окрестности вокзала были облеплены людьми. Бела Куна приветствовали, ему бросали цветы, кричали «ура». Он уже не знал, куда деваться от смущения. Наконец мы сели в поезд. Но паровоз долго не мог тронуться: огромная толпа преградила ему путь. Наконец, поблагодарив всех. Бела Кун попросил, чтоб дали дорогу поезду: нельзя же нарушать расписание. И паровоз стал набирать пары.
Мы приехали в Москву. Та же картина, что и в Ленинграде. Огромная толпа запрудила всю Каланчевскую (ныне Комсомольскую) площадь. Как только Бела Кун сошел с поезда, его тут же окружили, и я мгновенно потеряла его из виду. Мы встретились опять только тогда, когда он приехал на дачу.
На вокзале от имени Коминтерна его приветствовали Мануильский и Анри Барбюс, который в то время был тоже в Москве.
По окончании встречи Мануильский почти насильно вытащил Бела Куна из кольца венгерских политэмигрантов, Они вместе сели в машину и поехали прямо на заседаний VI конгресса Коминтерна. Бела Кун был встречен там бурными овациями и тут же избран в президиум.
Когда Бела Кун встал, снова поднялся вихрь аплодисментов. Ждали, что он обратится с речью к делегатам, скажет, что приехал из тюрьмы, вырвался из когтей смерти… Но он бросил председателю только два слова: «Продолжайте заседание», — и сел обратно на место.
С сестрой и Колей мы поехали на дачу, где тоже шли бурные приготовления к встрече. В эту пору у нас на даче жили Мюних с женой, Бела Санто с семьей, Иожеф Погань с семьей, Эрне Пор с женой, Лайош Мадьяр с семьей и Дюла Сикра с женой (столько народу поселил Бела Кун у себя на даче, всем выделив по небольшой комнатке).
Агнеш, к величайшему моему удивлению, явилась только через три часа, и не одна, а вместе с Гидашем; оказывается, они добирались пешком от самого вокзала. Агнеш шел тогда четырнадцатый год, а Гидашу двадцать девятый. Мне, как матери, было чему удивиться.
Дети, жившие на даче, выпустили праздничную стенгазету и избрали делегацию, которая с цветами ждала нас у калитки. Каково же было разочарование, когда они увидели, что Бела Куна нет с нами. Ребята еще больше расстроились, узнав от меня, что неизвестно даже, когда он прибудет.
Приехал он только вечером. Вид у него был утомленный, однако мы все сидели вместе до поздней ночи. Праздновали его возвращение. Были счастливы: он остался жив.
Мне семьдесят пять лет. Если силы позволят, я напишу еще и вторую часть книги, расскажу о том, как жили мы после 1928 года.
А сейчас заканчиваю. Листаю написанное и думаю: если б пятьдесят лет назад, когда я решила выйти замуж за Бела Куна, кто-нибудь положил бы передо мной эту книгу и спросил: «Ирина Гал, учительница музыки, прочтите и дайте ответ — готовы ли вы взять на себя эту жизнь, готовы ли связать свою судьбу с Бела Куном?» — я ответила бы: «Готова!»
Скоро мы подойдем к последней трети нашего столетия. Всему миру, в том числе и подлинным революционерам, выпало немало тяжелого на нашем веку. «Последний решительный бой» еще впереди.
Но я непоколебимо верую и исповедую, что в третьей трети века человечество ожидают «лучшие времена».
И чтобы труженики мира окончательно достигли этих лучших времен, ради этого боролся, не жалея себя, в первой шеренге бойцов, до самой смерти, верный трудовому народу