– Сначала не надо… а потом…
– И что же… потом?
– А потом… я жалела, что все так получилось… Ты не смог переждать, пока я переживу свое несчастье…
– Не смог… я видел, что ты не любишь меня… и не мог с этим жить тут, в Григорьевске…
Галина Романовна осторожно высвободилась из рук Вербицкого и печально произнесла:
– Что теперь об этом говорить, Саша… Все прошло… Все быльем поросло… мы уже очень немолодые люди…
– Чего ж ты рядишься в дикие тряпки, как молодуха? – рыкнул он, развязал, дернув за кончик, кокетливо завязанный на шее женщины бант и добавил: – Впрочем, даже молодухи так не одеваются!
– Мне нет дела до того, как и кто одевается!
– А мне есть!!
– Какого черта?! – Теперь это выражение вырвалось из все еще морковных уст Галины Романовны. Не так-то просто было с первого раза стереть с них помаду, наложенную для яркости и устойчивости в несколько слоев.
– Галка!!! – Вербицкий опять схватил ее за плечи и как следует тряхнул. – Над тобой же весь Григорьевск ржет! Называют тебя Белой Дамой Треф! Ты хоть это знаешь?
– Почему вдруг треф?
– Да из-за этой твоей… идиотской прически!! – И он принялся вытаскивать из ее волос синие розочки и откалывать золотых бабочек. – Надо же было такую придумать!!
Она кривилась, потому что вместе с розочкам и бабочками Вербицкий безжалостно выдирал из ее головы волоски, но почему-то позволяла ему это делать. Она вглядывалась в его лицо и видела, что годы совершенно не изуродовали его. Шестидесятидвухлетний Александр был сейчас, пожалуй, даже интересней, чем в молодости. Что молодость? В молодости все хороши! А вот попробуйте-ка в таком почтенном возрасте сохранить привлекательность без морковной помады, золотых роз и палантинов с помпонами.
А Вербицкий уже содрал в ее плеч палантин и безжалостно топтал ногами мягкие пушистые помпончики. Галине казалось, что она слышит их жалкие тоненькие попискивания.
– Зачем ты так… – прошептала она, а он уже тянул ее за руку в ванную. Там снял с крючка полотенце, намочил его горячей водой, плеснул на него какого-то геля и обеими руками прилепил мокрую, подтекающую мыльной водой тряпку на лицо бывшей жены. Галина пыталась сорвать ее, но Вербицкий был сильнее. Всем своим телом он прижал ее к стене и принялся вытирать ей лицо. Сложный грим поддавался плохо. Галино лицо со смазанными красками напоминало личину фантасмагорического персонажа модного триллера. Александру Ильичу пришлось несколько раз поменять полотенца, благо их висело в ванной несколько штук. Ничего не помогало. Галина выглядела ужасно.
– В общем, так! – резюмировал Вербицкий, разглядывая изрядно попорченный женский туалет. – Ты сейчас лезешь в ванну, под горячий душ! Размачиваешь свои ужасные шары на голове и сдираешь остатки косметики, а я… В общем, неважно, что сейчас сделаю я… А ну быстро раздевайся!! – рявкнул он напоследок.
– Прямо при тебе? – криво улыбнулась Галина.
– Ага! При мне! А то я тебя не видел… без всего… Давай-давай! Не тяни! А это твое… рубище… мне давай…
Растерзанная женщина посмотрела на него странным взглядом и принялась раздеваться. Когда она осталась в одном белье, в котором пристало разве что принимать клиентов на улицах красных фонарей, Вербицкий как-то уж очень удрученно махнул рукой и вышел из ванной. Галина не могла видеть, как ее бывший муж плюхнулся на старый стул в прихожей и обхватил голову руками. Он еще раз представил только что виденное полуобнаженное тело своей бывшей жены. Галину пощадило время. Она не была розовой, свежей и блистающей, как молодая дева, но сохранилась крепкой, статной и сильной. Ее лицо даже в проступающих сквозь размазанную косметику морщинках было родным, почти таким же, какое любил бывший Сашка, нынешний преуспевающий питерский банкир Александр Ильич Вербицкий.
А Галина между тем посмотрела на себя в зеркало. Оно было небольшим, по грудь. Когда в этой квартире жили Сашины родители, не было моды ввинчивать в стены большие зеркала. Чего любоваться на себя голышом-то? Срам ведь, да и только!
Из зеркала, чуть запотевшего от паров горячей воды, которая так и хлестала в ванну, на Галину Романовну смотрел чудовищный персонаж из «Капричос» Гойи… «Сон разума порождает чудовищ…» Чудовище – это она и есть… Та самая старуха с офорта «До самой смерти»… Та, с офорта, она тоже смотрится в зеркало, и у нее на голове что-то такое отвратительное… только вроде бы не круглое… что-то другое… может быть, какие-нибудь старинные папильотки… какие-то измятые квадратики…
Галина еще раз вгляделась в отражение в мутнеющем зеркале и вдруг поймала себя на мысли, что ей очень хочется ударить по дымному стеклу кулаком. Нельзя бить чужие зеркала, но можно расправиться с той страшной женщиной, которая отражается в нем, у которой на голове нечто непонятное… неразумное… из ряда вон выходящее… Галина Романовна неожиданно вдруг взглянула на себя будто со стороны… Как она додумалась до такой странной прически? У нее будто снежная баба на голове… Карнавальный головной убор… Из комедии масок… Нет… Эти комедии в прошлом… Как же сейчас называют этих… страшных… А-а-а! Иные… Она – иной… иная… Она страшнее греха! Смешнее самого нелепого сумасшедшего! Она Белая Дама Треф! Какое же она убожество…