Меня Эрл-старший, в сущности, уже не видел. Он был весь в прошлом, тонул в горе и безумии, которые его со временем и доконают.
— В этом городе мы почитаемся за царственных особ, — шептал он. — Мы здесь с самого его рождения. Мы часть истории, и наше имя здесь живет веками.
— Ваше имя теперь умрет вместе с вами, а заодно в могилу сойдет и ваша история.
Я пошел прочь. Когда я приблизился к дверям, машина в стекле уже не отражалась.
А в развалюхе на окраине Каины, штат Джорджия, от жесткого тычка проснулся Вирджил Госсард. Он открыл глаза в тот момент, когда в рот ему вдавился пистолетный ствол.
Фигура над кроватью была с ног до головы одета в черное; лицо скрывала лыжная маска.
— Подъем, — сказали Вирджилу, и он узнал голос, что разговаривал с ним в ту ночь у бара Малыша Тома.
Вирджила за волосы стянули с постели. За вынутым изо рта стволом липкой ниткой протянулась слюна вперемешку с кровью. В одних трусах Вирджила вытолкали на кухню его убогого домишки, откуда задняя дверь выходила на двор.
— Открывай.
Вирджил заплакал.
— Открывай!
Он открыл дверь, и сильная рука сзади швырнула его наружу, в потемки. Его босого провели через двор; холодный бурьян больно хлестал по коже. Слышно было дыхание идущего сзади. Вирджила направляли к пролеску на границе его участка. Вон уже и стенка — низенькая, буквально в три кирпича, — а на ней лист гофрированного железа. Старый колодец.
— Снимай.
— А?
— Снимай лист.
Вирджил затряс головой:
— Не надо. Прошу, пожалуйста.
— Ну!
Вирджил, неловко присев, оттащил лист, под которым открылась дыра.
— Вставай на стенку, на колени.
Лицо Вирджилу исказили страх и неодолимая сила слез. Во рту было солоно от соплей и крови. Он опустился на колени и уставился в темный зев колодца.
— Простите меня, — лепетал он. — Что бы я ни сделал, простите.
В выемку под затылком уперся ствол.
— Что ты видел? — спросил голос.
— Человека, — сказал Вирджил, которому сейчас было не до вранья. — Мужчину. Я посмотрел, увидел человека, черн… афроамериканца. С ним там был еще один. Белый. Я его не разглядел. Да и не надо было глядеть. Вообще не надо было.
— Что ты видел.
— Я же говорю. Видел афро…
Щелкнул затвор.
— Так что ты, говоришь, видел?
Тут Вирджил наконец понял.
— Ничего, — зачастил он, — ничего я не видел. А если когда не дай бог увижу, то и не узнаю нипочем. Ничего. Все. Ничего.
Ствол убрали.
— Не заставляй меня больше сюда приходить, Вирджил, — сказал голос.
— Ни за что. Ни за что. Обещаю. Клянусь.
— А теперь, Вирджил, оставайся здесь. Постой на коленках, тебе полезно.
— Постою, — мелко закивал Вирджил, — обязательно постою. Спасибо, спасибо большое.
— Пожалуйста, — ответил голос.
Как уходил ночной гость, Вирджил не слышал. Рассвет застал его стоящим враскоряку на стенке. Лишь с лучами солнца он поднялся и, стуча от холода зубами, на затекших ногах возвратился в свою развалюху.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
К нужному квадрату они стягивались в течение двух последующих дней группами и поодиночке — исключительно на колесах, ни в коем случае не самолетом. В небольшой мотель за Сангервиллем вселилась пара — судя по виду, молодые влюбленные (уж так миловались-целовались), хотя спали они в своем номере на разных кроватях. В закусочной «Мисс Портленд дайнэ» на Марджинал-вей торопливо завтракали четверо, не спуская глаз с черного фургона, в котором прибыли. По приближении к нему посторонних они заметно напрягались, а чуть успокаивались лишь тогда, когда становилось ясно, что фургон никого не интересует.
И был еще один человек, который проделал путь на фуре аж из Бостона, максимально сторонясь в пути федеральных трасс, пока вокруг наконец не замаячили сосны, сквозь которые серебром блеснуло озеро. Тогда он посмотрел на часы (еще рано) и, пользуясь запасом времени, двинул в сторону Долби-Понда и дансинга «Ла Каса»: все лучше, чем торчать несколько часов безвылазно в кабине.