— Да, колдовство, — преспокойно отозвалась мать. — И довольно действенное. Впрочем, цели оно преследует самые добрые, так что риск тут вполне оправдан. В общем, приходи сюда ежедневно да нитку сматывай — каждый раз примерно по футу.
— И что из этого выйдет? — поинтересовалась я. — Что там опущено в реку? Что за крупную рыбу я в итоге поймаю?
Мать улыбнулась и ласково погладила меня по щеке.
— А на том конце будет то, чего ты желаешь всем сердцем. Я ведь растила тебя не для того, чтобы ты стала бедной вдовой.
Мать повернулась и пошла назад через мостик, а я, руководствуясь словами матери, вытянула нить дюймов на двенадцать, смотала в клубочек и поспешила следом.
— Ну и для чего же ты меня растила? — нагнав ее, спросила я. — Кем я должна стать? Какую роль мне предстоит сыграть в твоем великом плане? В мире, охваченном войнами, где мы, несмотря на все твои пророчества и колдовство, будем, судя по всему, вечно оказываться среди проигравших.
Рука об руку мы неторопливо шли к дому. Всходила молодая луна, на небе виднелся тоненький светящийся серпик. Мы обе, не сговариваясь, тут же загадали желание, дружно поклонились луне, и я услышала звон монеток, которые мы обе по нескольку раз перевернули в карманах.
— Я растила тебя для самой лучшей доли, для самого высокого положения в обществе, какое только возможно, — наконец ответила мать. — Правда, я никогда не знала, какое именно будущее тебя ожидает, да и сейчас не знаю. Ты стала одинокой женщиной, тоскующей по мужу, которая все свои силы тратит на детей-сирот. И я твердо могу сказать: я не хочу, чтоб ты маялась одна в холодной постели и понапрасну растрачивала свою красоту!
— Ладно, аминь. — Я не сводила глаз с тоненького светлого серпика в небе. — Аминь, мама. И пусть эта новая луна подарит мне судьбу лучше прежней.
На следующий день, в полдень, я в простом повседневном платье сидела у себя в комнате, когда в дверь прямо-таки влетела страшно возбужденная служанка. Она сообщила, что к нашему дому скачет верхом сам король Англии. Я, однако, заставила себя проявить сдержанность: не бросилась к окну, пытаясь еще издали его увидеть, и не побежала в комнату матери — посмотреться в ее серебряное зеркало. Нет, я неторопливо отложила шитье и стала медленно спускаться по широкой деревянной лестнице, так что, когда двери распахнулись и Эдуард вошел в вестибюль, я все еще преспокойно сходила по ступеням и выглядела так, словно с трудом оторвалась от повседневных забот, чтобы встретить нежданного гостя.
С улыбкой я подошла к Эдуарду, он учтиво поздоровался со мной и невинно поцеловал в щечку. Я успела ощутить тепло его кожи и заметить сквозь полуопущенные веки, какие мягкие у него волосы, как мило они завиваются в ямке под затылком. От его волос исходил какой-то слабый пряный аромат, а от кожи не пахло ничем, кроме чистоты. Стоило Эдуарду посмотреть на меня, и я сразу поняла: в этих глазах горит откровенное желание. Он медленно, с явной неохотой, выпустил мою руку, и я неторопливо, тоже нехотя, немного от него отступила. Затем сделала еще шаг и присела перед королем в глубоком реверансе, заметив, что к нам приближаются мой отец и два моих старших брата, Энтони и Джон. Все они так же церемонно склонили перед королем головы.
Разговор за обедом получился, разумеется, весьма скучным и высокопарным. Иного и ожидать было трудно. Моя семья с должным почтением относилась к новому королю Англии, но никто даже не пытался отрицать, что борьбе с ним мы посвятили свои жизни и свое состояние. Мой покойный муж — далеко не единственный в нашем обширном семействе, кто не вернулся домой с этой войны Роз.[6] Впрочем, так и должно было быть, ведь в этой войне брат сражался с братом, и сыновья их, следуя примеру старших, также бились друг с другом не на жизнь, а на смерть. Отец мой, впрочем, впоследствии получил от короля прощение, как и мои братья. И вот теперь король-победитель еще и милостиво преломлял с ними хлеб, словно желая забыть, как он торжествовал, одержав над войском противника победу при Кале, и как после битвы при Таутоне мой отец трусливо удирал от его армии по запятнанному кровью снегу.
Король Эдуард оказался чрезвычайно легок в общении. Он очаровательно любезничал с моей матерью и очень мило беседовал с моими старшими братьями — Энтони и Джоном, а затем и с младшими — Ричардом, Эдвардом и Лайонелом, — когда те чуть позже к нам присоединились. Три мои младшие сестры также были за столом, они смотрели на короля широко раскрытыми, полными обожания глазами и боялись вымолвить хоть словечко. Моя невестка Елизавета, жена Энтони, старалась держаться поближе к моей матери, но выглядела очень спокойной и элегантной. Однако с особым почтением король отнесся к моему отцу. Эдуард все расспрашивал о том, много ли в наших лесах дичи, плодородны ли наши поля, какова цена на пшеницу и надежны ли работники. К тому времени, как подали десерт — варенье и засахаренные фрукты, — Эдуард уже весело болтал со всеми, словно являлся давним другом нашей семьи, и я смогла наконец спокойно сесть на свое место и наблюдать за ним.
— А теперь к делу, — обратился Эдуард к моему отцу. — Леди Елизавета рассказывала, что потеряла земли, составлявшие ее вдовью долю.
Отец кивнул и ответил:
— Мне, право, очень неловко тревожить вас по такому пустяку, мы пытались урезонить леди Феррерс и лорда Уорика, но безрезультатно. Видите ли, эти земли были конфискованы после… — Отец запнулся и откашлялся. — После сражения при Сент-Олбансе, когда, собственно, и убили мужа Елизаветы. И теперь она не может добиться возвращения законных владений. Даже если вы, ваше величество, и считаете ее мужа предателем, то уж она-то совершенно ни в чем не виновата. Во всяком случае, свою вдовью долю Елизавета должна получить.
Король повернулся ко мне.
— Вы вписали в документ свой титул и требование вернуть земли?
— Да, — отозвалась я, протягивая королю бумагу.
Он мельком на нее взглянул.
— Я поговорю с сэром Уильямом Гастингсом и велю ему обо всем позаботиться, — пообещал Эдуард. — Он будет вашим адвокатом.
Я сидела и думала, что все и впрямь легко и просто устроится. Одним ударом я не только избавлюсь от нужды, но и получу назад свою законную собственность, а мои сыновья — законное наследство; я больше не буду ощущать себя бременем в семье. А если кто-то вздумает просить моей руки, я окажусь достойной невестой с приданым, а не объектом для проявления милосердия и благотворительности. И мне не нужно будет испытывать благодарность мужу только за то, что он пожелал взять меня, вдову-бесприданницу, в жены. Не нужно будет перед ним унижаться.
— О, сир, как вы милосердны! — воскликнул отец.
Он вздохнул с облегчением и кивнул мне.
Разумеется, я тут же послушно встала, склонилась перед королем в глубоком реверансе и пылко промолвила:
— Благодарю вас, ваша милость, это так много для меня значит!
— Я и впредь постараюсь править по справедливости, — заявил Эдуард, глядя на моего отца. — Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то из моих соотечественников пострадал из-за того, что английский трон теперь занят мной.
Отец с явным усилием заставил себя промолчать: я видела, как ему хотелось возразить, что многие из соотечественников короля уже и так достаточно настрадались.
— Еще вина? — мгновенно вмешалась моя мать. — Вам, ваша милость? Тебе, муж мой?
— Нет, — отказался король, — мне пора. Мы набираем и экипируем войско по всему Нортгемптону.
Он встал, резко оттолкнув стул, и все мы — мой отец, братья, мать, сестры и я — тут же вскочили, точно марионетки: раз король стоит, мы не можем сидеть.
— Не угодно ли вам, леди Елизавета, немного проводить меня и показать сад?
— Для меня это большая честь, ваше величество, — смиренно произнесла я.
6
В английском языке эта война носит название «война кузенов», поскольку все сражавшиеся в ней представители домов Йорков и Ланкастеров были родственниками, потомками короля Эдуарда III. Генрих VI и Эдуард IV были его праправнуками, как и упомянутая ранее Маргарита Бофор, мать будущего короля Генриха Тюдора. Генрих VI был правнуком Джона Гонта, герцога Ланкастерского, который приходился родным братом Эдмунду, герцогу Йоркскому, прадеду Эдуарда IV.