Пожимаю плечами. А что тут скажешь?
– Спорим, отгрызет себе лапку и слиняет. Она настоящий боец, – встревает Джереми.
– Так и поставь, – откликается Рауль. – Ну что?
– Денег не взял.
И Джереми нарочито клоунским жестом выворачивает карманы брюк.
– А я одолжу, – смеется его приятель.
Кофе слишком горячий, обжигает мне рот. Как же противно с этими двумя разговаривать.
– Если будешь ставить – Сэм примет.
Футболисты замолкают и пялятся на моего соседа. Тот сидит неподалеку и что-то вычерчивает на миллиметровке. За тем же столом Джилл Пирсон-Уайт кидает игральные кости и торжествующе воздевает кулак.
– И ты ему наши деньги доверишь? – интересуется Рауль.
– Вы доверяете мне, а я доверяю ему.
– Доверяем? Прошлой ночью ты тут просто какой-то «Полет над гнездом кукушки» устроил. – Девчонка Джереми изучает драматургию, вот он и нахватался названий фильмов. – А теперь уезжаешь?
Как же я устал! Поспал днем и кофе выпил, но все без толку. Еще и объясняй всем подряд про хождение во сне. И никто не верит.
– Это мое личное дело, – бурчу я, а потом дотрагиваюсь до торчащего из кармана конверта, – а вот это профессиональное.
Лежу и пялюсь в потолок. Надеюсь, кофе поможет. Если и сегодня буду ходить во сне – выкинут из школы насовсем, поэтому спать нельзя ни в коем случае. Слышно, как в коридоре возится собака, царапает когтями по паркету, устраивается поудобнее и ложится под дверью.
Интересно, как дела у Филипа? Он мне ни разу в глаза не посмотрел с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Не то что Баррон. И с сыном своим никогда не разрешал играть. А теперь придется торчать в его доме, пока не вернусь в Веллингфорд.
– Эй, – Сэм тоже не спит, – на тебя смотреть страшно. Лежишь и таращишься в потолок, как мертвый. Не моргаешь даже.
– Моргаю. Просто не хочу засыпать, – стараюсь говорить тихо.
Сэм, шурша простыней, переворачивается набок.
– А чего так? Боишься, что…
– Ага.
– Ясно.
Хорошо, что выражение лица в темноте не разглядеть.
– Представь, что ты сделал нечто ужасное, такое, что боишься смотреть в глаза тем, кто об этом знает…
Я почти шепчу. Сэм меня, может, и не слышит вовсе. Зачем я вообще начал, тем более сейчас? Никогда ни с кем об этом не говорил.
– Так ты правда хотел спрыгнуть с крыши?
Черт, да сколько можно об этом!
– Нет, не хотел, честно.
Лежит сейчас, небось, и думает, чего бы такого сказать. Кто меня тянул за язык?
– Ну хорошо, сделал я что-то ужасное. А зачем?
– А ты и сам не знаешь.
– Глупость какая-то. Как я могу не знать?
Наш разговор, наверное, похож на одну из его настолок. Вы на перекрестке. Маленькая извилистая тропинка ведет к горам, а большая – к городу. По какой отправитесь? Словно я персонаж, за которого он играет, но правила больно дурацкие.
– Не знаешь, и все тут. В том-то и дело. Не веришь, что вообще на такое способен, но сделал.
Мне правила тоже не нравятся.
Сэм усаживается на постели.
– С этого, думаю, и следует начинать. Должен быть мотив. Если не узнаешь, зачем сделал, наверняка сделаешь снова.
По-прежнему пялюсь в потолок. Почему же я так устал?
– Как сложно быть хорошим человеком, когда точно знаешь, что ты плохой.
– Иногда я совершенно не понимаю, врешь ты или нет.
– А я никогда не вру, – опять соврал я.
Всю ночь не спал, поэтому утром торможу по-страшному. Только холодный душ и спасает – после него я даже в состоянии одеться и встретить Валерио. Он вроде выдохнул: я живой и к тому же никуда из комнаты не делся. С ним Филип – дорогущие зеркальные солнечные очки подняты на лоб, темные волосы прилизаны, на запястье золотые часы, на загорелом лице белоснежная улыбка.
– Мистер Шарп, совет попечителей школы проконсультировался с юристами. Если вы хотите вернуться к занятиям, необходима справка от терапевта. Доктор должен подтвердить, что хождение во сне не повторится. Все ясно?
Я уже открыл было рот, чтобы сказать: «Да, ясно», но брат, по-прежнему улыбаясь, кладет мне на плечо руку в перчатке.
– Готов?
Отрицательно мотаю головой и киваю на комнату. Сумки не собраны, везде валяются учебники, кровать не застелена. А брат мог бы и поинтересоваться моим здоровьем. Все-таки я чуть с крыши не упал. Явно же что-то не так.
– Помочь?
Интересно, заметил ли Валерио, какой у Филипа напряженный голос. В нашей семье считают: нельзя показывать простачкам уязвимые места. А простачки – это все, кто не из нашей семьи.
– Да нет, порядок.
Достаю из шкафа холщовую сумку.
Филип поворачивается к коменданту: