Докладчик от усердия — plus royaliste que le roi même[7] — с живостью отозвался:
— Разумеется, это так! И как только мне с самого начала не пришла эта догадка в голову! И вы напрасно ослабляете свою позицию, говоря, что тут нет доказательств. Как это нет! А художник-то, бывший эсер, приехал из Парижа. Да еще и не один, а вместе с женой, ф р а н ц у ж е н к о й, которая, говорят, прекрасно владеет русским языком. Она установила прочные связи с некоторыми сотрудниками различных наших учреждений. И вот она, сама сотрудница одного из наших учреждений, бросает и своего мужа-художника и уходит со службы из учреждения — по-видимому собираясь удрать к себе во Францию — и, что главнее всего, все эти ее операции совпадают с исчезновением инспиратора донесения, соседа художника, некоего Макаренко. Какие же еще вам нужны доказательства: совершенно ясно, что все эти люди — агенты Парижа!
— Кто?
— Шпионы…
— Но позвольте-ка, из дела вовсе не видно, что кто-нибудь из них шпионил.
— Гм… то есть…
— Ну да, какое же тут шпионство может быть? Я не чувствую в этом деле запаха шпионажа.
— Да… воз-мож-но… Собственно, пожалуй, шпионства тут нет…
— Как вы, однако, однако, охотно соглашаетесь! А что же тут, по-вашему?
— Черт… его… не знаю.
— А сравните-ка это дело с делом, имеющимся у нас: о компрометации советских работников, английское дело. Ведь и здесь то же самое. Вы помните, что нам удалось установить, что по директивам Лондона сейчас началась широкая кампания по скомпрометированию отдельных больших работников Советской власти, дабы тем самым подготовить почву к каким-то более активным шагам, разрыхлив предварительно авторитет лучших наших товарищей. Я не сомневаюсь в систематичности этой злой кампании. И то дело и это далеко не случайности. Тут, несомненно, работает целая организация, раскинувшая широкую сеть на нашей территории. Агенты подлавливают таких типов вроде этого несчастного художника. Такой тип в их руках может быть прекраснейшим орудием и по своему прошлому, и по настоящему, и по своим связям в советском мире. А главное — это то, что он может быть совершенно слепым орудием.
— Да. А агент, видимо, его жена.
Юлий инстинктивно поморщился, как морщится утонченный любитель и знаток музыки от фальшивой ноты.
— Ну, что вы, что вы! Как вы все это хотите прямо. Это не так. Не причесывайте, пожалуйста, фактов по-своему: она тут уж ровнехонько ни при чем.
Такое возражение раздражило вошедшего: что ни скажи этому Юлию, все оказывается не ладно. Внутренне негодующий на это человек относил подобные возражения Юлия к его капризному и неуравновешенному характеру. Вспомнил тут же укор, который ему Юлий давеча бросил: «Уж очень вы охотно соглашаетесь». Решил на этом пункте не соглашаться.
— А зачем же она тогда ехала в Россию? — спросил он.
— Как, неужели самый факт ее поездки к нам для вас уже довод против нее? Не поздравляю вас со способностями следователя!
Такое грубоватое, несвойственное в обычное время для Юлия замечание раздражило еще более докладчика. А фальшивый тон, который пришлось ему взять в отношении Юлия, еще больше выводил его из служебного равновесия.
— А я вам докажу, что это так. Мы ее арестуем, и вот увидите, что она заговорит на допросе, — как-то дерзко сказал докладчик.
— Нет, нет, это ерунда. Вы, пожалуйста, не делайте таких шагов. По материалу, который мы имеем, — она просто мечтательница. Кроме того — человек, вполне преданный нам. Пусть она пришла к нам под влиянием своих фантазий, не все ли это равно, если она работает с нами не за страх, а за совесть? С людьми, верными нам, так, как вы предлагаете — обходиться нельзя.
— Конечно, вы начальник и можете приказывать. Я же прошу на мою ответственность произвести арест хоть для опыта. Мы ее и держать долго не будем.
— Вздор, вздор. Вы ее не арестовывайте, а найдите-ка лучше Макаренко, ибо он — настоящий агент и есть. Через него мы и впрямь могли бы разыскать тот центр, который, по-видимому, существует у нас под носом.
— В таком случае я прошу меня простить, — докладчик низко поклонился, — я совершил преступление: еще третьего дня дал приказ разыскать и арестовать француженку. Мне казалось, что она знает именно, где Макаренко. Может быть, она с ним в связи.
— Ну, так вы, по своему обыкновению, в самый интересный момент спятили с ума.
Юлий потерял присущую ему способность быть в обращении всегда простым, но деликатным.