Несколько человек пошли к американскому офицеру за разрешением отметить международный день трудящихся 1 мая. Офицер был сыном белоэмигранта, уехавшего из России после революции в Соединённые Штаты Америки. Звали его Майкл, и он неплохо говорил по-русски. Как он пояснил, именно поэтому его и назначили надзирать за лагерем, где находились пленные из Советского Союза. Молодой и весёлый, он по-братски общался с нами, его все называли по имени, чаще на русский манер: Миша. Он не обижался и только смеялся. Майклу понравилась наша идея, и он пообещал поговорить со своим начальством. На другой день Майкл сообщил, что праздник будем отмечать на территории лагеря вместе с американскими солдатами, им тоже нужно отдохнуть от войны.
И началась весёлая подготовка к празднику! Американские солдаты навезли продуктов. Наши мужчины уговорили немецкого фермера во искупление грехов рейха и его собственных (у него тоже работали пленные) подарить нам одну свинью. Посреди лагеря устроили вертел, на который водрузили потрошёную свиную тушу. Тут же неподалёку поставили принесённые из столовой столы и соорудили один общий большой стол и скамейки, а нам, детям, устроили отдельный стол. Американцы принесли несколько бутылок вина. Нашим мужчинам этого показалось мало, и они тайком от американцев пробрались на станцию, нашли цистерну со спиртом, налили в бутыли и принесли в лагерь. За столом было весело, все смеялись, разговаривали с американцами на смеси трёх языков: русском, немецком, английском, но понятнее был язык жестов. Некоторые солдаты пытались ухаживать за нашими принарядившимися женщинами.
К сожалению, праздник закончился трагически: многим стало плохо. Одних тошнило, другие падали и не могли подняться. Кто-то из американцев вызвал скорую помощь. Приехала бригада врачей. Увидев такое большое количество пострадавших, они вызвали подмогу. Машины одна за другой увозили пострадавших: и американцев, и русских. Выяснилось, что спирт был отравлен мышьяком. Меньше всего пострадали американцы: они были молодые, здоровые и сытые, им промыли желудки, и через несколько дней они уже были в строю. Советские пленные пострадали сильнее. Изнурённый тяжёлым трудом и истощённый длительным недоеданием организм советских пленных трудно поддавался лечению. Многое зависело от количества выпитого. Несколько человек умерло, у других отнялись ноги, испортилось зрение. Было так обидно: пережить все невзгоды плена и пострадать после освобождения!
Через несколько дней в лагерь приехал какой-то большой военный начальник и объявил, что советское командование требует возврата бывших пленных из Советского Союза. Однако он вынужден нас предупредить, что советские власти и в первую очередь сам Сталин считают всех пленных изменниками, независимо от того по какой причине они оказались в плену, и всех нас ждёт ссылка в Сибирь. Поэтому нам даётся время подумать о своей дальнейшей судьбе. Тем, кто решит остаться, будет предоставлено право выбора страны для места жительства. Тех, кто надумает вернуться на родину, будут переданы советскому командованию.
Большинство бывших пленных пожелали вернуться. Они не верили разговорам о Сибири, они рвались на Родину, домой, к своим родным и близким.
И вот желающих вернуться в Советский Союз погрузили вместе со всем скарбом, которым они разжились после освобождения из плена, повезли на восток, к реке Эльба в больших крытых американских автомобилях «студебеккер». Это были огромные вместительные машины, покрытые брезентом, с высокими бортами и широкими удобными сиденьями вдоль бортов. В каждом автомобиле размещали по 12 человек. Такие машины надолго стали нашим домом, в них мы проехали по Германии, Пруссии, Польше до белорусского города Брест.
Днём мы питались сухим пайком, а вечером приезжала походная кухня, и нам давали горячий ужин. На ночь колонна автомашин, охраняемая солдатами союзных войск, останавливалась в каком-нибудь маленьком городке. Жителей выгоняли из домов, и мы устраивались на ночлег в спальнях хозяев. После мрачных бараков, жёстких нар и драных вонючих одеял немецкие спальни казались нам раем: чистые комнаты и мягкие, приятно пахнущие постели. Всё это было для нас небывалой роскошью. Мы с братом залезали на чердаки, где находили несметные богатства: поломанные игрушки, о которых за годы плена я совершенно забыла, а брат совсем их не знал; открытки невиданной нами красоты. Всё это мы тащили вниз и радостно показывали маме.
Через несколько дней мы подъехали к Эльбе. Красивый старый мост был разрушен при наступлении советских войск на Берлин, и через реку построили временный. Он весь шатался, между досками зияли большие щели. Посередине моста проходила демаркационная полоса, разделяющая оккупационные зоны союзных и советских войск. Все вышли из машин и стали вытаскивать свои вещи. Мама повесила на спину мешок с детской одеждой моей и брата, сама взяла два набитых тканями чемодана, остальное оставила на берегу. Она решила сначала перевести нас через мост, оставить на том берегу и вернуться за остальными вещами. Мы перешли демаркационную линию и ступили на противоположный берег.