И он почти успел, когда снова позвонила Петухова Юля и виноватым голосом сообщила, что она заблудилась: трамвая долго не было и она решила идти пешком, напрямик.
— Как вы шли, вспоминайте!
— От кинотеатра дворами…
— Какими? Приметы назовите!
— Ну… Там белье висело на веревке… Синяя такая рубашка. А в соседнем дворе в футбол играли. Один — Валера…
— Какой Валера?
— Малыш… В футбол играл, в шапке с помпоном. А его мама домой все звала…
— А еще?
— Еще — гаражи, а на них две кошки… За гаражами пустырь какой-то, а посередине телефонная будка стоит… Я из нее звоню…
— Ясно, — сказал Саня. — Сейчас мы за вами придем… — Собирайся, живо, — велел он Кукареке. — Юлю пойдем искать.
— Очень надо! — недовольно засопел тот. — Звали ее?
Они вышли в ясный осенний мрак. Во дворе, под тополем, печально звенели струны, там, под тополем, пели горестно и страстно:
В толпе голосов сразу слышен был один — сильный, красивый — голос Шамина, Саниного неблагополучного ученика. Голос этот, легко и медленно летящий в темноте над двором, будто не замечал надсадных, дурацких слов песни, он пел о чем-то другом — и слушать хотелось… Но все вдруг смолкло разом, смешалось — это Шамин заметил Саню, и над двором разнеслось:
Это Сане посвящалось, сомневаться не приходилось. Скинхеды — ребята загадочные, терпеть не могут негров и учителей географии.
Они долго бродили в темноте по дворам, но в конце концов им повезло.
— А я тебе говорю — домой! — кричали из форточки.
— Еще рано! — упрямился в темноте мальчишеский голос.
— Валера, ты слышал, что я тебе сказала?!
— Ну, мам!
— Нечего мамкать, домой!
— Ну мамочка!
— А уроки сделал?
— Сделал!
— Не ври!
— Ну мамусенька!
— Чтоб через десять минут был дома, — сдался взрослый голос.
— Через пятнадцать! — ответил невидимый во тьме Валера и умчался в глубину двора, где неистово лупили по мячу и вопили гневно:
— Толик, пас!
— Вон гаражи, — сказал Кукарека. — Только кошек уже нет… Что они, дуры, что ли, сидеть и ждать…
За гаражами действительно был пустырь, заросший высокой полынью, а в центре полынного пространства странно светилась новенькая телефонная будка, светилась не электричеством будто, а оттого, что внутри ее был огонек — Петухова Юля в алой ветровке. Петухова из одиннадцатого «А» была тихая, серьезная девочка, смуглая, темноглазая, совсем непохожая на своего белобрысого, конопатого брата.
— Замерзли? — почему-то сердито спросил Саня. Впрочем, он был сейчас не Саня, а Александр Арсеньевич.
Юля помотала головой.
— Ну, пойдемте. Я вас провожу…
Они пошли сквозь сухие, пыльные заросли полыни. Молчали. Кукарека унесся куда-то вперед. Александр Арсеньевич шел рядом с Юлей и понимал, что необходимо немедленно заговорить. Сказать что-нибудь такое… Взрослое, серьезное, что положено говорить учителю при встрече с ученицей. Например: «Н-да, вот скоро вы кончите школу… Этот год у вас решающий, Юля». Или: «Вы уже решили, Юля, куда будете поступать?» Но Александр Арсеньевич упорно молчал, и лицо у него было очень сердитое, будто он собирался поставить Петуховой единицу. Так дошли до дома и остановились у подъезда. Нужно было сказать: «До свидания» — и идти домой. Но Александр Арсеньевич стоял и продолжал молчать. И Петухова молчала тоже. А Кукарека носился где-то.
— Ну, я пошел… — произнес наконец Александр Арсеньевич.
— До свидания… — ответила Юля.
Постояли еще. Лицо Александра Арсеньевича приняло вдруг отчаянное выражение. Он сказал:
— Мы завтра в лес идем… Пойдете с нами?
— Пойду… — сказала Юля.
Назавтра было ветрено и хмуро. На переменах за Александром Арсеньевичем ходили и канючили:
— Ну, пойдем все равно, а?
Географический кружок всю неделю жил в ожидании пятницы, когда можно будет схватить рюкзаки — и прощай, мама, прощай, школа, прощайте, дома и улицы…
А Александр Арсеньевич и не думал отменять выход: в лесу было много дел. Надо было устраивать зимнюю стоянку, надо было расчистить исток речки Ути, основательно загаженный за лето «дикими» туристами. Надо было готовиться к соревнованиям по ориентированию. Ну и просто — хотелось в лес…