Стена эта напоминала бескрайнюю снежную пустыню, перед которой вдруг остановился человек в растерянности — шагнуть, потеряться в ней крупинкой снега или оборотиться назад на вьюжный ветер и вспомнить, откуда шел, и что там было прожито, и что оставлено, и подумать, что еще можно сделать, как спастись от того и другого.
— Что случилось? — спросила Юлия, заглядывая в прекрасные карие глаза, которые все еще видели пустыню.
— Тиша ушел, — сказала Стелла.
— Надо зареветь, — посоветовала Юлия.
— Не могу.
— Значит, он дерьмо, если по нему нет слез.
— Тебе хорошо, ты мудрая женщина. И для тебя нет ни в чем препятствий. Захотела и обворожила любого мужика. Чем?
— А я их давлю интеллектом и после раздариваю страждущим, — улыбнулась Юлия и принялась за истории болезни, чтоб описать сегодняшнюю операцию. — Не горюй! Когда уходит мужчина — это не горе. Горе — это одиночество. Горе — это вечное кружение от стены до стены... А можно и увлекаться новыми знакомствами, с кем-то встречаться, может статься и так, что с кем-то будут более чем близкие отношения, но — все не то, все мимо... Может быть, рядом с тобой ежеминутно кто-то будет, но и это будет одиночеством... То есть я хотела сказать, что вдруг оглянешься — и никого нет. А тот, который нужен, где-то тоже один. И у него — тоже маета. И вот нас любят не те, и мы не тех любим... По крайней мере, ты и я, — сказала Юлия и вдруг почувствовала наигранность своего бодрого тона и усталость. — Стелла, зачем он тебе нужен, этот юный опустившийся гений?
— Задай мне вопрос полегче.
— Вся его мазня гроша медного не стоит.
— Тиша — талантливый художник.
— Ты так думаешь?
— У него... — резко повернулась, беспомощно глядя в угол.
«Все. Снежные холмы забыты, теперь она потащится в прошлое, — подумала с жалостью Юлия. — Станет снова ждать своего Тишу, отказываться от компаний, от кино... Бабы мы, бабы...»
— ...У него взяли одну картину на выставку...
— Твой портрет?
— Нет. Ту, где каменщики на фоне церкви.
— Все, что у него есть путного — это твой портрет: милые веснушки. Глаза газели, Прекрасная шея. Чувственный рот. Видимо, в то время он к тебе был привязан... Но при чем здесь талант?..
— Что у тебя сегодня было? — прервала Стелла Ефимовна.
— Я разве тебе не рассказывала? Нет? О-о! Бабка из первой... Ты знаешь, мой диагноз был верен. Я сто раз всем говорила, твердила, — инородное тело. Вместо подозрения на рак, вместо фибромы, миомы... Кстати, ты на дежурство? Чего такую рань? Ах, да — дома четыре стены...
— Юлия Петровна, вас Зинаида Васильевна просит на консилиум, — распахнув дверь, сказала сестра. — Привезли больную.
— Иду.
А через полчаса женщину yarn готовили к операции — Юлия знала, что у больной внематочная. В ожидании анализов она позволяла анестезиологу Вите уже в который раз выяснять отношения.
Витя, уставившись за окно на деревья, долго молчал, будто он один тут, потом заговорил:
— И впереди у нас будет лежать пространный путь. Пустыня. Пески... Я был там, работал. — Жалкий блеск маленьких серых глаз подтверждал его решимость не уйти, не встать с этого кресла, пока она не скажет: «Да». — А на белых твердых гребнях барханов караван верблюдов, кактусы, — продолжал он жалостным голосом, надеясь вызвать сострадание. — Мы едем, едем... Зной. Сумерки. Тишина. И ночь, и спелые звезды...
— А где ты и где я? — спросила она, поежившись.
— Я за рулем, ты — рядом.
— Я, Витя, старая и усталая баба. Я не хочу влюбляться на три дня, не хочу разочаровываться и уходить...
— А тебе и не надо будет разочаровываться и уходить... И знаешь, ты самая молодая из всех...
— Спасибо, Витя, ты очень добр ко мне, — сказала она, устав слушать. — Я тоже хорошо к тебе отношусь.
Он посмотрел на нее жалеючи.
«Я не могу этому Вите запретить караулить, улучать минуту, когда я одна, чтобы подойти, говорить о каких-то песках, барханах... Какие тут барханы, какие тут кактусы? И почему я годами должна слушать этот бред, почему я не могу сказать ему, что все это пустое, блажь... Да говорила, говорила ведь!..»
— Витя, пригласи в эту поездку кого-нибудь другого, например, Стеллу.
— У Стеллы есть Тишка, — резко повернулся от окна, лицо оживилось. — Нет. Я хочу ехать только с тобой...
— Это невозможно. Я выхожу замуж.
— Это неправда! Я же знаю его — красавец. Зачем тебе нужен красавец?
— Он мне нравится.
Юлия встала и вышла. Заглянула в процедурную предупредить операционную сестру, что готова, и узнать, пришли ли анализы. Да, анализы все есть.
Возле процедурной на кушеточке сидели больные, вызванные на уколы. Пожилая женщина поучала молодую: