-И я доволен тому безмерно.
Офицеры даже перестали затягиваться папиросами, пристально всматривались в лица Корнилова и Алексеева. Лукавят или говорят искренне? Что за войско, если в нем нет единства и взаимопонимания среди командиров? Такая армия обречена изначально.
-Ах да, - как бы вспомнил генерал Алексеев.- Я ведь еще вот по какой причине зашел...Некоторых офицеров моего штаба подозревают в том, что они якобы называют вас диктатором и даже готовят на вас покушение. Я провел беседу с теми, на кого мне указали. И они искренне, повторяю искренне меня заверили в глубокой симпатии и уважении к вам, Лавр Георгиевич. Надеюсь, недоразумение исчерпано.
-Полностью, Михаил Васильевич.
За окном раздались выстрелы и крики. То ли кого-то грабили, то ли кто-то просто палил из нагана и вопил с пьяных глаз.
Обычные декабрьские дни в Новочеркасске, где зарождался "оплот русской независимости".
На следующий день воззвание Добровольческой армии появилось в газетах. Белая метель усиливалась.
Ледяная цепь
Лед на реке Раба вспух, местами потрескался. Не выдержит артиллерию и телеги со снарядами. Пушек-12, боеприпасов к ним около 700. Весна накатывалась с неудержимой поспешностью на кубанскую землю. Но спешить нужно было и алексеевцам- успеть отдохнуть в южных станицах или черкесских аулах, чтоб со свежими силами двинуть на Екатеринодар.
Разъезд Офицерского полка генерала Маркова пытался найти более крепкий лед близ станицы Некрасовской, но нарвался на красных матросов. Отступили с двумя легкоранеными. При этом удалось уложить несколько большевиков.
Командующий советскими войсками на Кубани Сорокин, назначенный на эту должность в начале месяца, уже какой день наступал на пятки. Иногда его отряды совершали дерзкие налеты на колонну Добровольческой армии с разных сторон. Но всегда получали достойный отпор. Красных не преследовали, а те не ввязывались в прямые бои. Видно ждали когда силы добровольцев иссякнут. И это была верная тактика. Измученные, полуголодные, плохо одетые офицеры, солдаты, кадеты, юнкера и студенты слабли с каждым днем. Порой и между ними возникали конфликты. Особенно задирались друг на друга кадеты и студенты. Пару раз самому генералу Корнилову приходилось показывать им кулак.
Иногда пленили матросов и казаков. Первых сразу пускали в расход- "иди, плавай теперь по небу". Не от злобы поступали так. Как считали- по справедливости. От рассказов местных крестьян о бесчинствах "морячков" по станицам и хуторам у алексеевцев шевелились волосы. Только за то, что те продавали Добровольческой армии продукты, или кто-то из села вступил в ее ряды, людям -старым и малым вспарывали животы, выкалывали глаза, закапывали в землю живьем. "И откуда в русском человеке взялась эта звериная злоба? -сокрушался помощник Алексеева генерал Деникин. - Чернь душит Россию". Боясь мести большевиков, крестьяне отказывались продавать добровольцам припасы, пускать их на ночлег. Приходилось вести долгие переговоры с атаманами станиц, чтоб разместить до утра военных и гражданских. Платить за это немыслимые деньги, которых было в обрез.
Среди пленных казаков попадались земляки, порой родственники добровольцев. Шурин-шурину приставлял к шее заточенную, как бритва шашку: "Ба, Михайло! Что же ты, жидо-большевикам продался?" "А ты генералам - кровопийцам пятки лижешь, иуда!" И свистели шашки- а куда их, пленных, кормить ведь надо, у самих лишь крошки по карманам.
Но не все, попавшиеся в руки добровольцев, были столь смелыми и дерзкими. Некоторые просились принять их в "белую" армию. "Белыми" стали называть себя сами офицеры- алексеевцы. Белый цвет- символ чистоты, правды, истиной власти, порядка и единения с Богом.
И брали. А что делать? Всё Добровольческое войско насчитывало не более четырех тысяч человек, среди которых чуть ли не треть- безусые юнцы. Юнкера да кадеты. В Ростове "гуляли" после возвращения с германского фронта тысячи офицеров, но записываться в ряды Алексеева и Корнилова не спешили- "Снова идти на войну? А, может, красные не такие и страшные, может, ничего, обойдется?" -вопрошали они друг друга за штофом водки в прокуренных кабаках и ресторанах.
Верховный руководитель Добровольческой армии генерал Алексеев был категорически против отхода на отдых. Предлагал сходу занять Екатеринодар. "Это поднимет авторитет нашего дела, Лавр Георгиевич,- обращался он не раз к командующему армией Корнилову.- Привлечет в наши ряды офицеров и солдат с фронта, казаков наконец". Корнилов отвечал очень резко: "Занимайтесь управлением и снабжением армии, Михаил Васильевич. А военную тактику и стратегию позвольте выбирать мне". Алексеев краснел до корней волос: "Вы командующий, вам и решать, Лавр Георгиевич". "Вот именно".
В Усть-Лабинске, перед переправой через Лабу, Корнилова пытались убедить в необходимости повернуть на Екатеринодар генерал Деникин и начальник штаба Алексеева Романовский. Но генерал был непреклонен- двигаемся на юг.
А на следующий день в случайно попавшейся советской газете прочитали, что красные в начале марта уже взяли Екатеринодар. Атаман Покровский сдал большевикам его без боя. Корнилов показал газету Алексееву и Деникину. "Вот, господа, если бы мы пошли на Екатеринодар, то непременно потерпели фиаско. Теперь рисковать и подавно нельзя". И немного подумав, добавил: "Накануне, Михаил Васильевич, я был с вами...несколько неучтив. Простите. Нервы на пределе". "Никакой неучтивости с вашей стороны, Лавр Георгиевич, не было,-ответил, глядя в сторону, Алексеев.- Обычный разговор двух солдат".
Когда командующий армией ушел, Деникин сказал Алексееву: "Не на пользу дела ваши разногласия с генералом, Михаил Васильевич. Теперь же Лавр Георгиевич прав- на Екатеринодар сразу идти нельзя. Следует отдохнуть". "Спасибо, Антон Иванович",- непонятно за что поблагодарил Деникина Алексеев.- "Но в Закубанье мы окажемся в сплошном большевистском окружении".
Так и случилось. Теперь красные избрали тактику мелких укусов- по десять-пятнадцать кавалеристов нападали на отставшие обозы с продуктами и раненными, растянувшиеся на несколько верст, разрозненные отряды армии.
Чем южнее, тем меньше становилось снега в степи. Сани и телеги скрипели по камням, проваливались в неимоверную грязь. Она чавкала под размочаленными сапогами офицеров и кадетов, ботинками солдат, юнкеров и студентов. Армия, больше напоминала колонну дезертиров. Двигалась молча, словно обреченно.
Во вторник пошел сильный дождь. Люди промокли до нитки. Река Бзюк оказалась вскрывшейся ото льда. Пришлось искать брод. По пояс в воде начали переплавляться.
А к вечеру похолодало так, что одежда превратилась в ледяные панцири. Окоченевшие пальцы еле удерживали винтовки.
"Ничего,- подбадривал бойцов Романовский,- скоро станица, там и заночуем".
Однако разведчики доложили, что в Ново-Дмитриевской большевики. С левого фланга их артиллерия. Численность не известна. Пойти в лобовую- погибнуть от шрапнели. Остаться до утра в степи-замерзнуть. Выбор невелик. Обойти нельзя- там река Водогай, еще одного "купания" люди не выдержат.
Совещание командующих получилось спонтанным. Поставили в круг сани и телеги, на которых ехали генералы и командиры отрядов. Все мокрые, прозябшие. Гражданская одежда Антона Ивановича Деникина- пальто, фетровая шляпа, полосатые брюки- потеряли форму, висели как тряпки старьевщика на широкой палке. Перед выходом из Ростова потерялся его чемодан с военным обмундированием. Времени на поиски не оставалось, пришлось надеть что имелось. И уже в первые часы он еще раз убедился, что цивильная одежда совсем не годится для военных походов. Впрочем, и офицерская теперь никого не спасала.
-Что будем делать?- спросил генерал Корнилов, согревая дыханием ладони.
Вопрос адресовался ко всем, но никто не отвечал- на таком холоде с трудом шевелились не только руки, но и мозги. Начальник штаба армии Романовский после долгих раздумий предложил произвести обстрел окраины станицы с десяти орудий, а потом со стороны слияния рек Бзюк и Шебш тремя отрядами кавалерии ворваться в неё.