Но, скорее всего, до этого дело не дойдет. Она ведь не собирается отключать телефон, наоборот, будет тщательнее обычного следить за зарядкой. Родители – или кто они там на самом деле – наверняка выйдут с ней на связь, когда она не появится дома в обычное время. И вот тогда она задаст им свои вопросы. И не вернется, пока не услышит четкие ответы. А если и придет снова в этот дом, то только затем, чтобы окончательно определиться, куда ей теперь идти. В детский дом, закрытую школу. Или…
Это «или» ее больше всего волновало. Если эти люди зачем-то выдавали себя за ее родителей, хотя таковыми не являются, то где же тогда ее настоящая семья? И почему она узнает себя на самых ранних фотографиях, а две бабушки и один дедушка относятся к ней как к родной и явно понятия не имеют, что творится в их семье на самом деле?
Вика с горечью припомнила, как нарочито заботливы бывали с ней родители, когда гостили в других городах у родни. Может, ее подменили еще в роддоме, а потом сообщили об этом родителям и потребовали выкуп за их настоящую дочь? Выкуп этот так велик, что даже отцу с его клиникой пока не удается собрать нужную сумму, – это была самая складная версия, до которой девочке удалось додуматься.
Правда, было что-то сказано про десять лет, а ей сейчас четырнадцать, так что роддом едва ли при делах. Ладно, все это не имело значения, если были где-то люди, родные ей по крови, которые могли принять и полюбить ее по-настоящему, потому что она – их дочь. У Вики всякий раз учащалось дыхание, когда она думала об этом.
Ну вот и все, сборы закончены, пора уходить. Без особого сожаления девочка оглядела комнату, к которой не успела толком привыкнуть. Оставив рюкзак у порога, прошлась по периметру, наводя порядок, чтобы каждая вещь заняла свое место, – так уж она привыкла – а потом на цыпочках пересекла квартиру и кроссовки на всякий случай надела уже за дверью.
Всю ночь лил дождь, улица встретила ее влажной прохладой, пришлось сразу же лезть в рюкзак и менять ветровку на легкую куртку. Земля на газонах словно набухла, переползла на вчера еще безукоризненно чистые дорожки. Трава и цветы полегли, зато тщательно промытые кусты и деревья выглядели довольными и подставляли солнцу листья, крепенькие и блестящие, словно посыпанные алмазной крошкой. Вика жмурилась от прыгающих в глаза малюсеньких солнечных зайчиков.
Мир раннего утра оказался суетлив и не слишком приветлив: ее обгоняли недовольные и не до конца проснувшиеся бегуны, оглушали воплями дети, которых родители волокли в детский сад. Но девочка знала, куда шла: конечно, на пешеходку, а потом в тот дворик, где вчера она встретила Платона. Вдруг он живет там рядом и пройдет мимо нее на занятия? Его платок, тщательно выстиранный и отглаженный, лежал в кармане ее гимназического жакета, и она то и дело касалась этого кармана рукой.
Во дворике под вывеской котокафе тоже было сыро, солнце сюда еще не добралось. Виктория обнаружила скамейку, втиснутую между двумя домами, сухую, поскольку над ней нависал край магазинного козырька, и устроилась на ней с ногами, сунув под спину рюкзак. Подбодрила себя: «Отлично, Вика, тут и поспать можно!» Она давно уже привыкла разговаривать сама с собой. Девочка глянула на окна котокафе и скорее угадала, чем разглядела за стеклом любопытные кошачьи мордочки. На душе стало чуточку легче, и она в самом деле задремала.
Сиплый голос, изрыгающий ругательства, топот и шарканье ног заставили Вику разом проснуться, и она в панике завертела головой, пытаясь понять, откуда надвигается опасность. Из-за развалившейся арки, частично закрывающей ей обзор, возник тип неопределенного возраста, лохматый и неопрятный. Сильно наклонившись вперед, постоянно заваливаясь вбок и мотая головой, он что-то тащил за собой по асфальту обеими руками. Это «что-то» при более внимательном взгляде оказалось кем-то, а точнее, мальчишкой лет десяти, маленьким и тощим. На нем была красно-белая курточка, которая складками собралась под мышками, обнажив впалый живот, и тренировочные штаны. Кроссовки, когда-то светло-зеленые, а теперь густо облепленные грязью, скребли задниками асфальт. Викторию поразило, что мальчик, которого взрослый волочил за ворот куртки, не кричал и не вырывался, а спокойно сложил руки на груди и смотрел в небо, только штаны время от времени поддергивал.