Но спрашивает не это. Спрашивает почему-то другое, что меньше всего волнует в этот момент:
– Что за травина?
– Ворачивает, да, – кивает головой бабка, не слыша Жу. – Ворачивает усё, что украли.
– Да. Да-да-да-да-да, – тараторит Ленка, мелко кивая головой.
Чего да-то? Жу начинает злиться. А они как будто не слышат и слушать не хотят.
– Так что за травина? – переспрашивает громче.
– Да така проста травина, как дудка, – говорит Ленка и показывает руками с полметра. И ширит глаза. – И там полое место. А уж там чего дак, не знай – нельзя же разворачивать, то есть если развернёшь, уже больше никому не поможет.
– Разворачивать? Что разворачивать?
– Травину разворачивать нельзя, – объясняет Ленка. – Она завёрнута в марлю, да эту марлю открывать нельзя. Вот она, тёть Маруся, знает свою травину, а нам уж если она даёт, шоб эту тряпочку мы не открывали.
– И правда, чего не понятного: травина в тряпочке, открывать нельзя… – Брат разводит руками. Жу потихоньку показывает ему кулак.
– Это всё люди такие… знаюшие, – бормочет старуха. – Знаюшие, но.
– Есть ведь, знашь, кто на хорошее, а кто на дурное, – продолжает тем временем Ленка, обращаясь к Жу. – Вот кто призор снимает, а кто – ставит, – поясняет ситуацию. Ну, думает, что поясняет. Жу кивает. Не понимает, а скорее из вежливости. – Тебя-то зачем послали? Ты если что… ты ко мне… я ж тожо того… Но всё на добро, всё на добро, я на худо ни-ни, я не умею, не знаю, ни, тьфу-тьфу-тьфу. – Она быстро сплёвывает через левое плечо.
– Да нет же. Вы меня не поняли. Меня прислали. К Мане… Ну, короче, просто. Жить.
– Жить? – изумляется Ленка.
– Жить? – включается и старуха.
– Ну да. Марина – она… ну, я не знаю, кто она Манефе Феофа… но кто-то… в общем, типа… племянница? Внучка? Троюродная… А я…
– А ты тожо родня? – выдаёт Ленка, и глаза её становятся как будто ещё больше. И не только удивление – страх в них. Или это Жу кажется.
– Нет-нет! Ну, в смысле, не совсем так, чтобы… но в общем…
Уходим, – брат кивает на дверь. Прямо сейчас. Да Жу это и без него понимает.
– Да, мне пора. – Жу пятится к выходу. – Мне же ещё дом искать… Манефы Феоктистовны… А вечер… скоро…
– Феофанны, Феофанны. Идём, покажу, куда ты, дожжь вон какой, ух, погода сей год!
Жу бросает взгляд за окно – а там и правда потемнело и полило плотно, без просвета. Но что делать – выходит и на ощупь спускается по ступенькам, а Ленка, не переставая тараторить, выходит тоже, машет в сторону реки, объясняет, куда идти, где искать, а сама не сходит с крыльца, не суется под дождь, так и стоит, пока Жу не ныряет с последней ступеньки, как в реку, – и тогда голос Ленки гаснет, исчезает за толщей воды.
– Фух. Я уж думал, ты не уйдёшь оттуда никогда, – говорит брат. – Так и будешь там жить.
– Не дай бог, – бормочет Жу, втягивая голову в плечи.
– Погоди ещё, – усмехается брат. – Думаешь, там лучше будет?
Жу не отвечает и не оборачивается на него. Натягивает на голову шапку и поворачивает нашивкой назад, чтоб их никто не увидел.
Дом на горушке
Так их никто и не видел до самой горы, на которую махала Ленка, на которой дом за весёлым жёлтым забором, в котором калитки нет, а забор просто вдруг кончается, и к дому ведёт дорожка, выложенная древесными спилами, круглые такие, друг подле друга деревянные чурочки, а сам дом большой, но весь не разглядеть – прячется за кустами, которые поросли вокруг. Сирень.
Так их никто и не видел, и они сами никого не видели сквозь дождь, ни человека, ни животного, и только в последний момент, уже перед самым крыльцом – вдруг взрывается у ног воздух и заходится злобным лаем.
Жу отпрыгивает с дорожки, чувствуя, как ломает какие-то ветки, а сбоку рвётся, оглушительно лая, большой грязно-белый пёс, клыки торчат из оскаленной морды. Цепь через весь двор, конура – у забора. Умная скотина, подпустил к самому дому. Не сбежишь теперь – стоит на дорожке.
– Тихо. Тихо-тихо, – шепчет Жу еле слышно. Пёс не слышит за собственным лаем. Жу чувствует, как внутри всё обрывается с каждым его громогласным «бау!». Страх душит.
– Ну, ты чего! Крикни на него! Пусть заткнётся! Ничего он тебе не сделает, он же на цепи!
Брат раздаёт советы. Хорошо ему! Нет, Жу не дышит и не шевелится. Собака рычит, прыгает и целится в ноги. Если цепь оборвётся, сожрёт.
– Ну, ты ничего не можешь сделать, чтобы себя защитить?! – Брат уже в отчаяньи, а Жу даже ответить ему не в состояние – как вдруг дверь грохочет, и из дома слышится окрик: