Свеча была потушена, но и в темноте мы продолжали вяло обмениваться колкостями, пока парень не уснул на полуслове.
В отличие от него, сон ко мне не шел. И дело было не в том, что я очутилась под одной крышей с двумя незнакомыми людьми.
Я лежала в темноте с открытыми глазами, слушая, как дышит Гретель, как посапывает в своей тюрьме Гензель, и думала о матери, которая задержалась в пути. Оставалось надеяться, что ничего страшного не случилось. Мы ведь в самом деле, ну совершенно точно, просто без сомнений – ни от кого не бежим и не прячемся. Иначе мама рассказала бы мне…
Надо просто набраться терпения. Завтра мама приедет, мы решим, что делать с непрошенными гостями, и все пойдет по-прежнему.
Но мама не приехала ни утром, ни к обеду, ни к вечеру следующего дня, и тут я забеспокоилась. Она никогда не задерживалась так надолго. Я три раза ходила за водой, стоя у родника и вслушиваясь в шум леса – но все было тихо.
Гензель к вечеру совсем взбесился и грозил мне карами земными и небесными, если я не отправлюсь за лекарем для его сестры. Наверное, я так бы и сделала – пошла в Брохль даже на ночь глядя, но погода испортилась, хлынул дождь и поднялся ветер, а у меня не было даже фонаря – его забрала мама.
Радовало только, что девушке было явно лучше. Щеки ее слегка порозовели, и она сама приоткрывала губы, чтобы принять пару ложек целебного настоя или бульона. У нее начался жар, и я не отходила от ее постели ни на шаг. Но жар – это не потеря крови, так мне думалось.
- Если с ней что-то случится… - голос Гензеля вдруг дрогнул, и я впервые за последние часы посмотрела в его сторону.
Он сидел за решеткой, нахохлившись, уперевшись лбом в прутья – испуганный, растерянный мальчишка, который храбрится, хотя ему отчаянно страшно.
- Лучше успокойся и помолись, чтобы она поправилась, - сказала я ему мягко, потому что в этот момент не только он, но и я нуждалась в поддержке. И поговорить кроме как с этим грубияном мне было не с кем.
- Молиться!.. – фыркнул он, как рассерженный лесной кот. – Это вы, женщины, только и делаете, что слезы льете и молитесь. А мужчина должен действовать. Только по твоей милости я сижу здесь, как балда! Выпусти меня, я сам пойду в деревню.
- Ты не найдешь дороги, - покачала я головой, испугавшись, что и в самом деле сглупила. Надо было сразу бежать в Брохль. Если с мамой что-то произошло… Но если бы я не помогла девушке, она точно не дождалась бы лекаря…
Вторую ночь я не могла спать от волнения и страха, и задремала только к утру, когда начали петь птицы.
Мне приснилась мама. Она ничего не говорила, только прижимала палец к губам, призывая меня молчать.
Я проснулась от грохота и вскочила, не понимая. Где нахожусь и все происходит. Но это всего лишь Гензель колотил по решетке.
- Чего разоспалась? – он разгуливал по чулану – два шага туда, два – обратно. – Утро давно, солнце вон светит.
- Не надо так голосить, пташка ранняя, - проворчала я, подходя к Гретель.
Девушка спала, и лоб у нее был совсем не горячий. Жар прошел, и это было чудесно.
- Выпусти меня, - уже без особой надежды попросил парень.
Я отрицательно покачала головой.
- Тогда выйди, - он сердился, ему было стыдно и неловко, но я посчитала, что это не самое страшное, что может случиться. Переживет. Никто ему за его грубость королевского обхождения не обещал.
- Схожу за водой, - сказала я, взяв кувшин. – У тебя десять минут.
Набирая воду, я опять смотрела на дорогу, которую развезло так, что на телеге точно не проедешь. Значит, мама не приедет и сегодня, она не настолько безумна, чтобы рисковать нашей единственной лошадью.
После дождя и грозы лес был свежим и прохладным. Капли воды с еловых лап падали за шиворот, и я ежилась. В другое время меня это посмешило бы, но сейчас было не до веселья.
Лесное эхо донесло до меня человеческие голоса, и я сначала радостно встрепенулась, решив, что это вернулась мама. Но радость тут же пропала, потому что голоса были мужские. Два… нет, три…