Комсомольское был небольшим поселком, домов пятьдесят не больше. Дома стояли беспорядочно, впритык друг к другу, некоторые были окружены высокими заборами. Большинство домов было сделано из подручного материала: глины, перемешанной с сухой травой. От чего они имели бурый цвет. Гораздо меньшая часть домов была построена из кирпича и выглядела более традиционно, почти как в России. Улиц как таковых не было, за исключение одной – главной, которая кончалась на маленькой площади, где стояло двухэтажное здание конторы колхоза, запущенное и с выбитыми стеклами. Людей в поселке почти не было. Все либо прятались по домам, либо сбежали на север республики, где по слухам было спокойнее. Уже у самого поселка они чуть не наткнулись на повозку, которую вез ишак. Рядом с повозкой шли трое: двое старых мужчин и женщина. Женщина была одета во все черное. Мужчины в халаты и чалмы. Тот что был старее держал в руках четки. Видимо, это был мулла. Фарид проехал чуть вперед и остановил мотоцикл.
-Ты чего?
-Подожди, – он слез с чудовища и направился к повозке.
Фарид подошел к мулле и поприветствовал его:
-Ассалам алейкум.
-Алейкум ассалам. – ответил мулла.
Остальной разговор Федор не слышал, потому что женщина громко заревела прижимаясь к тому, что лежало на повозке, и было закрыто серой тканью.
После того как Фарид закончил беседу и вернулся к мотоциклу, Сухов спросил:
-Что там стряслось?
-Там в телеге их сын и невестка. Они погибли.
-Прискорбно, а из-за чего? Здесь ведь не идут бои.
-Сейчас нет. Раньше были. Месяца два назад повстанцы заложили здесь мины. Когда
они ушли, правительственные не разминировали все… Очень грустная история. Мустафа, так звали погибшего, все время заставлял жену ходить впереди себя.
Мулла заметил это и сказал ему, что это не по Корану. Мустафа ответил, что когда писали Коран, мин не было.
-И что? Как я понимаю, это не помогло?
-Да. Очень грустная история. Его жена подорвалась на мине и умерла сразу.
Мустафа умер три часа спустя…
Фарид надавил на газ и мотоцикл поехал вперед.
-И страшно и смешно, – прошептал Федор. – А ты спросил, где живет этот
участковый?
-Да.
Дом участкового был построен из белого кирпича, сравнительно большой, окруженный высоким каменным забором.
За забором, наверное, ходят павлины, – подумалось Федору.
Дом стоял на отшибе, на юго-западной окраине поселка. Они остановились под окнами, которые располагались на высоте двух метров от земли и были закрыты деревянными ставнями, покрашенными голубой краской, уже успевшей выцвести на солнце. Сам дом стоял в углу огороженного участка. Две его стены соединялись с каменным забором. Железные ворота были заперты снаружи на большой амбарный замок. И вообще дом походил на небольшую крепость.
-Ты его знаешь? – спросил Сухов, ощущая, что на него все возрастающей волной накатывается приступ дежа вю.
-Видел пару раз. Его зовут Василий Иванович Анисимов.
-Как мы к нему зайдем? Я бы не сказал, что его дом выглядит гостеприимно. Скорее наоборот, я бы сказал, что он приготовился к долгой осаде.
Фарид стал оглядывать неприступный дом.
-Можно перелезть через забор.
-Боюсь, владелец этого бастиона не так нас поймет.
И вдруг внезапно налетевший порыв ветра раскрыл одну ставню. Оказалось, что правое окно не было закрыто.
-Ага, сейчас. – Федор подобрал маленький камушек и кинул его в открывшийся проем.
Как раз в это время Василий Иванович Анисимов сидел за столом в гостиной. На столе стояла большая бутылка самогона и граненый стакан. Рядом лежала вяленная рыба и немного фруктов. Он уже собирался взять стакан в руки, как вдруг в окно влетел маленький камушек и попал прямо внутрь стакана.
-А это еще кто? – промычал Анисимов.
Он встал из-за стола и взял с комода большую двухстволку. Подошел к окну и, пальнул из одного ствола…
Сухов как раз наклонился за вторым камушком, когда по ушам ударил звук выстрела, и над ним пролетела картечь.
Сухов выпрямился и с серьезным видом, выпятив челюсть вперед, уставился на окно. Там он увидел здоровенного мужичину с усами как у Чапаева. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он солидно. Он держал в руках ружье нацеленное на Федора.
Волна дежа вю достигла своего апогея и превратилась в цунами. Но Федор оставался невозмутим. Он знал – это судьба. А против нее, сволочи, не попрешь. Родовое проклятие, такие дела.