— Куда торопишься-то, Кирюшка? Порядку не знаешь?.
Мать тоже прикрикнула на озорника. Кирюшка присмирел и начал ездить своей ложкой в котелок вместе с другими мужиками.
— Вот так-то лучше будет, — похвалил его дедушка, гладя по голове. — В крестьянах, где землю пашут, когда нанимают работника, так сперва посадят его обедать: — ежели начнет торопиться, значит, плохой работник будет, а ежели ест степенно, — хороший. Так-то, Кирюшка…
Пообедав, все мужики улеглись спать. Дедушка ушел в землянку, а остальные устроились прямо на траве. Из баб легла спать одна Анисья. Кирюшка остался с матерью и решительно не знал, что ему делать. Его выручил Тимка, который шел куда-то по дороге и поманил его издали рукой. Кирюшка полетел под гору стрелой.
— Смотри, долго не бегай! — крикнула ему вслед Дарья.
— Ну, пойдем… — говорил Тимка. — У нас тоже все мужики улеглись спать. Куда пойдем-то?
— Не знаю…
— Или на казенную машину пойдем колотить Егорку-погонщика, или в контору — дразнить собаку у штейгера Мохова?.. Он давно грозится убить меня до смерти.
— Пойдем в контору… Только я боюсь, Тимка.
— Чего же бояться, дурень?
— А ежели там начальство?
— Ну, тоже и скажет… Мы еще у Мохова чаю напьемся; он ведь нам сватом приходится, а то у Миныча в шашки поиграем.
Мальчики вперегонку побежали по дороге налево. Они еще не знали усталости, как большие, и рады были каждому случаю повеселиться и поиграть.
До конторы было рукой подать. Это был низенький деревянный домик, стоявший на угоре, над самым Мартьяном. Все течение реки было изрыто, и работы ушли вниз по реке и вверх. Около конторы не было ни ограды, ни загородки. Отдельно стояли амбары с разной приисковой снастью и харчами до конюшни. Здание конторы делилось на две половины: в передней жил смотритель с женой, а в задней были людская и кухня. Сейчас под окном кухни, в тени на лавочке сидели штейгер Мохов, усатый, с бритым подбородком мужчина, и Миныч, худенький, сморщенный человечек из заводских служащих, отвечающий сейчас за коморника и письмоводителя.
— Ну-ка, ходи, Миныч!.. — говорил Мохов, передвигая на игральной доске свою шашку. — Ну, шевели бородой!..
Миныч долго смотрел слезившимися глазами на выдвинутую Моховым шашку, а потом быстро схватил другую шашку, понюхал ее и с торжеством проговорил:
— А я фукаю твою шашку… хе-хе!..
Мохов даже привскочил от изумления. Он, действительно, прозевал один ход, и теперь вся игра была проиграна.
— Ну-ка, теперь ходи!… Ну, ну…
Мохов долго рассматривал шашки, чесал свой бритый затылок и кончил тем, что перемешал все шашки. Теперь уж Миныч вскочил и даже замахнулся на него своей чахлой ручонкой.
— Это не по игре, Мохов… Так нельзя. За это и в шею попадет!.. Я, брат, шутить не люблю.
Игроки поссорились, поругались и опять принялись играть. У ног Мохова спала черная собаченка, свернувшись. Тимка подмигнул Кирюшке и незаметно бросил камешком в собачонку. Собачонка взвизгнула и заворчала. Она узнала своего врага.
— Ты опять? — крикнул Мохов. — Голову оторву.
— Я, ей-Богу, ничего… — божился Тимка. — Она у тебя бешенная, вот и визжит.
— Ладно, разговаривай… Я с тобой мелкими расчитаюсь, с озорником.
Мохову нужно было играть, чем Тимка и воспользовался. Он дразнил собаку до того, что та захрипела. Мохов нисколько раз пытался схватить озорника за вихор, но тот увертывался с замечательной ловкостью. Вдобавок Миныч опять сфукал шашку, и рассвирепевший Мохов бросился за Тимкой. Ему бы пришлось плохо, потому что Мохов уже догнал его, но с крыльца конторы послышался строгий женский голос:
— Мохов, как вам не стыдно! Ведь, вы не маленький.
— А ежели он, Евпраксия Никандровна, дразнит собаку?! Да я его пополам переломлю.
— Перестаньте, не хорошо; вы такой большой и готовы драться с мальчуганом.
Кирюшка испугался, когда увидал «барыню». Он, вообще, боялся всяких господ и хотел незаметно улизнуть, но его остановил тот же женский голос.
— Мальчик, подойди сюда… Ты чей?
— Ковальчук…
— Внучек Елизара?
— Да…
— Я что-то тебя не видала. Недавно на прииске?
— Первый день.
— Подошел Миныч, погладил Кирюшку по голове и проговорил: