Она была послушной, эта наглая сука.
Я держала ее под прицелом. Она знала, что я без колебаний спущу курок.
И пыталась поговорить со мной, урезонить меня.
Она вела машину, я позволила ей отвезти себя на свою собственную казнь. Пистолет на моих коленях был направлен на нее, нож был в сумке.
«Куда мы едем?» — спросила она.
Я сказала — куда.
Эхо от их голосов отдавалось в моей голове.
Мы миновали ворота, уплатили за вход, она не пыталась заговорить с человеком, который собирал деньги, — знала: я буду стрелять. Я заранее предупредила ее об этом, и она, по-видимому, полагала, что у нее есть какой-то шанс, что она сможет уговорить меня… Впрочем, она не знала, кто я такая, не подозревала, что я здесь для того, чтобы отомстить за смерть моего отца, вызванную ее словами по телефону. Эти голоса…
Парк был переполнен в тот день. О, кто помнит эти мелкие подробности — время, место, обстоятельства, кому до этого дело, и разве это имеет значение для вас, джентльмены? Где-то в полдень. Чуть раньше, чуть позже? Но, во всяком случае, было слишком много народа. Не сделала ли я ошибки, доставив ее сюда? Мы все ошибаемся, Господи, — прости меня, отец, я согрешила. И все-таки на таком огромном пространстве должно найтись местечко, — или нет?
Вокруг нас люди ездили на велосипедах.
Плыли по реке на каноэ.
Отправлялись на экскурсию на лодках.
Я велела ей ехать дальше.
«Веди машину», — сказала она.
Но Белоснежка приказала ей остаться за рулем.
И Аллороза поехала.
И вскоре — ибо на свете есть Бог, и он откликается на мольбы девственниц — открылась дорога. Сторожевой пост, а за ним — грунтовая дорога. И ни души. Здесь не было людей. Мы проехали — о, какое это имеет значение? — пятнадцать, двадцать миль от входа. Я слышала крики птиц, которых боялась. Но я знала, что нужно делать. Я велела ей свернуть с дороги. Она повиновалась.
Мы вышли из машины на берегу реки.
Река была глубокой, после дождей, которые пролились в тот месяц.
Она сказала: «Послушай…»
Голоса…
Я подняла пистолет.
Тяжелый, черного цвета.
Она сказала: «Подожди минуту…»
Голоса.
Мой палец на спусковом крючке.
Она спросила: «Кто ты?»
«Белоснежка», — ответила я и выстрелила ей в горло.
Я отрезала ей язык, прежде чем бросить в реку.
Так много крови.
Отрезала ей язык, потому что ей не следовало говорить такое моему отцу по телефону.
«Я хочу, чтобы ты пришел ко мне, опустился на четвереньки и лизал мою киску, пока я не приму тебя всего».
Оставалась только миссис Уиттейкер.
Я отправился в особняк на Бельведер-роуд в десять часов утра, в четверг, во второй день мая.
Экономка Патриция провела меня к бассейну, где сидела миссис Уиттейкер.
Она уже знала, что произошло накануне. Миссис Уиттейкер была опекуном Сары, опекуном собственной дочери, и ей все рассказали. Ей было известно, что ее дочь обвиняется в двух нападениях на людей с отягчающими обстоятельствами, а судья распорядился немедленно обследовать Сару, чтобы определить, должна ли она предстать перед судом.
— Осталось совсем немного вопросов, которые мне хотелось бы задать вам, — сказал я.
— Да, конечно. — Миссис Уиттейкер смотрела на залив. Она знала, что это за вопросы, я был уверен в этом.
— Двадцать седьмого сентября прошлого года, — начал я, — вы вернулись домой около четырех дня. Я припоминаю, вы уже говорили мне об этом.
— Да, — сказала миссис Уиттейкер.
Она казалась измученной и постаревшей.
Я пристально наблюдал за ней.
Она не отводила глаз от вод залива.
— И нашли вашу дочь пытающейся совершить самоубийство.
— Да.
Она явно не хотела смотреть на меня.
— Миссис Уиттейкер, полиция считает, что ваша дочь приехала домой после… Миссис Уиттейкер, полиция подозревает, что она убила женщину по имени…
— Нет, — отрезала миссис Уиттейкер.
— Это и мое мнение, — добавил я.
— Нет, вы ошибаетесь.
Она повернулась ко мне.
— Вы ошибаетесь, — повторила она.
— Миссис Уиттейкер, — сказал я, — почему вы поместили Сару в психиатрическую лечебницу, применили к ней акт Бейкера?
— Вы знаете почему. Она тронулась рассудком.
— Вам известно, что она убила Трейси Килбурн?
— Я не знаю никакой Трейси Килбурн.
— Миссис Уиттейкер, вы должны были поместить Сару в психлечебницу, чтобы защитить ее?
— От самой себя? Да, — ответила миссис Уиттейкер.