Никто из нас не шелохнулся.
И только сейчас я сообразил, что могу погасить осточертевшие фары.
Хлоп — и потухла первая машина.
Хлоп-хлоп-хлоп — по кругу. Раздалось дружное: «Э-э-э!» — световой акцент сместился, и большая часть двора стала видна как на ладони, вместе со спрятавшимися за машинами людьми. Горинец на миг задел меня взглядом и понял сигнал безо всякой телепатии. Он как бы мельком, вскользь, по головам пересчитал тех, кто неосторожно высунулся, выцеливая нас (их было трое или четверо), — и ребята притихли, повалившись под колеса.
На все это ушло секунды три, не больше.
Потом хрустнуло сзади, и, обернувшись, я увидел, как сползает наземь сторож ворот — кто его уложил и как, я не разглядел.
Те, кто сейчас сидел на крыше, видели все; для них мы по-прежнему были посреди сцены, на линии огня; и они открыли стрельбу как раз в тот миг, когда мы посыпались в стороны.
— Артем!!! — раздался из темноты пронзительный девичий крик. — Артур!!! Беги-и-и… — Дальше был долгий вопль ужаса и боли.
Я кувыркнулся под ближайший автомобиль, доставая на ходу оружие. Рядом никого не оказалось — остальные укрылись с другой стороны от въезда во двор. Гравий шумел у стены правого здания и у ворот, где стояла наша «Волга», но там были свои. Я засветил фары своей машины, чтобы видеть тех, кто стремился спрятаться внутри, за стенами цеха, но опоздал: ни единого движения, ни единой лишней тени. Похоже, все уцелевшие успели забежать. Стрельба прекратилась. В напряженной адреналиновой тишине из нутра здания раздался голос (теперь я не сомневался, что это Лауреат):
— Ты покойник, Горинец!
Артем благоразумно промолчал.
Надо подобраться ближе. Ближе к цели. Ближе к Белоснежке, если она еще жива.
Если перевес будет на нашей стороне, она превратится для Лауреата из орудия шантажа в орудие выживания — это увеличит ее шансы. Надо во что бы то ни стало сделать так, чтобы нас уцелело больше, чем их.
Что-то коснулось ноги. Инстинктивно я наставил пистолет на источник движения — это была всего лишь крыса. Я отодвинулся — скорее опасливо, нежели брезгливо. Всегда побаивался крыс. Но не успел я отвести взгляд, как в поле зрения попала еще одна, а сзади теснились еще и еще. Такого я не видел никогда в жизни: крысы текли в ворота сплошной лавиной, тушка к тушке, хвост к хвосту; и тут уши мои уловили звук, который я уже долго пытался игнорировать, отсекать, исключать из сферы внимания: вой. Собачий вой приближался.
На крыше левого здания раздался хриплый мат, и тотчас оттуда посыпались пули.
Подстреленные крысы подлетали в воздух, отчаянно пища, и падали обратно в шевелящуюся массу, собратья прыскали от них в стороны, но миг спустя полчище вновь сливалось в один сплошной ковер. Обтекая автомобили, крысиная рать с писком полилась в сторону цеха, где прятались бандиты и где держали Белоснежку.
И ужаснее всего было то, что своим вторым зрением я увидел абсолютно синхронную, как на новогодней гирлянде, пульсацию их крошечных мозгов. Сейчас у них была одна на всех цель, ими управляли с одного пульта. И этим Гаммельнским крысоловом[22] была, несомненно, Белоснежка.
Я пополз за машиной в сторону здания по телам усыпленных (усыпленных ли?) Горинцом бандитов. Трое, их все-таки было только трое.
Крысы торопились мимо, не обращая на меня внимания. У самой стены образовался уже живой серый холм. Бетонная гладь в этом месте вдруг дохнула пылью и стала с глухим шорохом оседать; обрисовался пролом диаметром около двух метров. Замалтдинов, догадался я, его работа. Только бы не перестарался.
Крысы только этого и ждали — поток маленьких серых тел хлынул в пролом.
В клубах пыли послышались неразборчивые крики и стрельба. Заметались лучи фонариков.
Краем глаза я заметил, что несколько крыс перебежали через мою ногу, но я не почувствовал. Дальше случилось нечто вовсе странное: серая тварь просеменила насквозь через складку штанины. Иллюзия, понял я, крыс не настолько много, как кажется, Николай дорисовывает их, чтобы нагнать страху. Отлично.
Плохо, что рядом нет ни одного союзника. Мы не можем договориться о следующих шагах, а чтобы приблизиться к ним, неизбежно придется подставиться, выйдя на открытое место. Погасить, что ли, все машины?..
И тут запищал телефон — пронзительно и требовательно, как ребенок, некстати проснувшийся в колыбели, когда родители занимаются сексом. Я достал его только для того, чтобы выключить, но на дисплее горело «Надя», и шестое чувство, а куда вероятнее — проверенное временем знание подсказывало, что она ни за что не станет звонить в такое время, не случись чего-то из ряда вон.