Выбрать главу

— Какая сенсация! — воскликнул Саматов, кончив читать.

Саматову под тридцать. Он несколько суетлив, беспокоен. У него маленькая, удлиненная голова, узкое лицо, острый нос, коротенькие черные усики.

— Сенсация-то сенсация, — взыскательно оглядев Самата, сказал профессор, — а почему вы небритый? Что у вас за воротник и галстук? Засалились! И почему от вас несет, простите, конским потом?.. Сегодня же откройте первый том Гиппократа и прочитайте раздел «Врач». Вот так!

Этим неожиданным поворотом профессор необычайно озадачил Саматова. Тот так и застыл на месте, не зная, что сказать, а профессор, заложив руки за спину, ушел. Он думал в эти минуты об Асии. Может быть, Янгура и сумел бы сделать ей удачную операцию. И в газетах появилось бы сообщение: «Больная А. чувствует себя хорошо». Возможно, в заметке были бы и такие строчки: «Не лишним будет напомнить — профессор Т. почему-то не давал согласия на эту операцию. Правильно ли он поступил?» Что же, может быть, Абузар Гиреевич действительно постарел не только телом, но и умом? Может, потому и топорщит усы, когда при нем заводят разговор о смелости молодых врачей? Всякому свое: молодежи — смелость, старикам — амбиция. И все же пока он не отдаст Асию хирургу.

Профессор кинул взгляд в окно: не поймешь, дождь идет или мокрый снег. Деревья, заборы — все мокрое, черное.

«Сенсация… сенсация…» — все еще недовольно бормотал профессор. Почему он, проработав полвека, не являлся виновником ни одной сенсации? Неужели его жизнь, его работа была неинтересной, серенькой?..

Но не прошло и часа — в уголках глаз профессора уже собирались лучистые морщинки: обида отошла. Да и некогда давать волю настроениям. Предстоит очередной обход.

Магира-ханум еще вчера докладывала об одной «новенькой» — очень капризной и трудной больной. К ней в первую очередь и направился профессор.

Русоволосой и тонкобровой, с тонкими губами Анисе Чиберкеевой тридцать лет. Она — финансовый работник. По ее словам, она впервые почувствовала приступы болезни в прошлом году. А теперь и разговаривать-то спокойно не может — трясется, как в лихорадке. Губы у нее плотно сжаты, словно она страшно боится, как бы невольно не сорвалось с языка что-то роковое, непоправимое. А глаза широко открыты, ищущие, беспокойные.

— Ну-ну, возьмите себя в руки, — уже не раз повторил профессор. — Вы хотели меня видеть, не так ли?

Наконец у Чиберкеевой дрогнули губы. Она торопливо заговорила, глотая слова. Однако понять ее было трудно. Она путала, коверкала, повторяя услышанные от кого-то или бегло прочитанные в каких-то брошюрах «модные» слова. По мнению Анисы, причина ее странной болезни — бурный, стремительно бегущий двадцатый век. Мать ее дожила до восьмидесяти, бабушка умерла после девяноста, а вот Аниса уже в тридцать лет чувствует себя обреченной…

— Если захотите, вы можете прожить не меньше ваших почтенных родичей, — серьезно проговорил профессор.

— Господи, еще бы не хотеть! — воскликнула Чиберкеева.

— Тогда поговорим откровенно, Аниса. Хотеть можно по-разному. Вы дали полную возможность разыграться своим нервам. А их надо держать вот так! — Профессор сжал кулак и тряхнул головой. — Нервы — глупцы, отдаваться их воле опасно. Бодрое, веселое настроение, любимый труд — надежней самой крепкой брони предохраняют человека от всяких болезней. А подавленное настроение губит человека.

— Нет, нервное расстройство зависит не от самого человека, а от эпохи. Я знаю, я не какая-нибудь темная женщина!.. — возбужденно и упрямо повторяла больная.

— Наше время, конечно, отличается от времени наших прадедов. Нервная нагрузка современного человека несравнимо больше, чем у людей прошлых веков. Мы в течение одной недели, даже одного часа порой видим, слышим и вынуждены запоминать столько всего, что предкам нашим хватило бы на всю жизнь. Но эта нагрузка не так уж вредит нам, Аниса. Ведь наш организм сам собой приспосабливается к новой среде. А вот если бы перенести в современную эпоху наших прабабушек и прадедушек, их нервная система не вынесла бы нынешних темпов жизни… Вы курите? — вдруг спросил профессор и, заметив смущение Анисы, сказал: — Бросьте эту гадость. Сразу почувствуете себя лучше.