Генерал Корнилов на новой своей должности сразу ощутил двоевластие в стране — Временного правительства и Петроградского Совета, рассылавших свои резолюции по всей России и фронтам. Он воочию убедился, что тот и другой путаются в собственных распоряжениях. Никто их не исполнял и даже не собирался исполнять, кругом царила настоящая анархия, грозившая захлестнуть собой фронт.
В воинских частях Петроградского округа дисциплина упала до нуля. Никто не желал нести службу должным образом, офицерам за требовательность грозила смерть от своих же подчиненных солдат. Весь быт столичного гарнизона олицетворяли беспрестанные митинги и пьянство.
Теперь гарнизонным офицерам, в своем большинстве прошедшим через фронтовую жизнь, да и самому командующему округом, было очень трудно подчинить своей командирской воле и держать в повиновении массу вооруженных людей. Когда Корнилов попытался навести порядок в гарнизоне, используя для этого юнкеров Михайловского артиллерийского училища против разгулявшихся тыловиков, его одернули: «Нельзя — ведь у нас свобода!»
На пути от февраля к Октябрю Россия теряла свою армию и неумолимо скатывалась в пропасть. 23 апреля генерал-лейтенант Корнилов направляет военному министру рапорт с настоятельной просьбой вернуть его в действующую армию. Гучков счел целесообразным назначить его на должность командующего Северным фронтом, освободившуюся после увольнения генерала от инфантерии Н. В.Рузского.
Против такого решения категорически воспротивился Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев. Он ссылался на недостаточный командный стаж Корнилова: «... Неудобство обходить старших начальников — более опытных и знакомых с фронтом, как, например, генерал А. Драгомиров». Временное правительство приняло во внимание мнение Верховного главнокомандующего.
Поэтому в начале мая 1917 года генерал-лейтенант Л. Г. Корнилов получил назначение только на должность командующего 8-й армией Юго-Западного фронта. К этому времени у него появился 42-летний ординарец доброволец Василий Завойко, сын известного адмирала В. С. Завойко, закончивший в свое время Царскосельский лицей, ставший в ходе земельных махинаций по продаже польских земель крупным помещиком в Подольской губернии.
Завойко-младший, получивший известность еще тем, что однажды попытался вместе с женой записаться в крестьянское сословие, отлично владел пером. После февральской революции он начал издавать в Петрограде еженедельный журнал «Свобода в борьбе». Корнилову нравились его публикации, и он нашел в литераторе своего единомышленника в определении будущего России.
Лавр Георгиевич поручил своему ординарцу составление тех служебных документов, которые требовали литературного изложения. Естественно, что Завойко определял и их политическое содержание. Вскоре он стал в буквальном смысле слова правой рукой генерала, начав рекламу Корнилова по всей стране и особенно в армии.
«Знакомство нового командующего с личным составом началось с того, что построенные части резерва устроили митинг и на все доводы о необходимости наступления указывали на ненужность продолжения «буржуазной» войны, ведомой «милитарищиками»... Когда генерал Корнилов после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть воин любой эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов обеих сторон разъединялись, или вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями...
Появление генерала Корнилова было приветствуемо... группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией. За ними стояло несколько прусских солдат... Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: «Я был бы бесконечно счастлив — быть может, хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание».
На участке соседнего полка командующий армией был встречен... бравурным маршем германского егерского полка, к оркестру которого потянулись наши «браталыцки» — солдаты. Генерал со словами «Это измена!» повернулся к стоящему рядом офицеру, приказав передать «браталыцикам» обеих сторон, что если немедленно не прекратится позорнейшее явление, он откроет огонь из орудий. Дисциплинированные германцы прекратили игру... и пошли к своей линии окопов, по-видимому, устыдившись мерзкого зрелища. А наши солдаты — о, они долго еще митинговали, жалуясь на «притеснения контрреволюционными начальниками их свободы».