— Это вы сопровождали меня в последний раз?
— Куда?
— Через границу... когда я уходила... — Ей, по-видимому, нелегко было об этом вспоминать.
— Да, я.
— Я так и предполагала... Это хорошо.
— Тогда я думал, что вижу вас в последний раз. И вот снова разлука... И снова я вижу вас в последний раз?
Она не обернулась, только плечи ее затряслись то ли от ночного холода, то ли от тихих и горьких слез. Вдруг Ганка предложила:
— Если вы захотите меня еще раз увидеть, пошлите мне билеты на Брехта. Хэкл уже давно обещает, что возьмет меня с собой... Но вы должны смотреть откуда-нибудь издалека, с балкона, например, и иметь в виду, что я буду избегать вашего взгляда, буду болтать с ним, улыбаться ему и останусь к вам совершенно равнодушной...
Ирка положил руку ей на плечо, попытался заглянуть в лицо. Однако Ганка не позволила ему сделать это и высвободилась.
— Прощайте! — И она исчезла в темноте.
Он в отчаянии хотел крикнуть ей вслед: «Ганка!» — но из горла у него вырвался лишь какой-то неопределенный звук, похожий на кашель.
Земан озабоченно наклонился к нему:
— Как дела, Ирка? Хочешь пить?
Открыв глаза, Градец увидел, что он лежит на какой-то кровати под затененным торшером и над ним склонились Земан и Вильде. Ирка с трудом выдавил:
— Два билета на завтра на вечер... на «Берлинер ансамбль»...
— У него, наверное, температура. Бредит, — испуганно произнес Земан.
Вильде, однако, с ним не согласился:
— Да нет, непохоже, мыслит здраво... Что с билетами сделать?
— Прикрепите их булавкой... под левое первое сиденье... в третьем вагоне... в пятом по порядку поезде метро... на Темпельхоф...
Вильде ответил:
— Все сделаю! Будь спокоен!
Выйдя в антракте в фойе, публика еще раз услышала из репродуктора популярную песенку Мэкки Ножа из «Трехгрошовой оперы».
Очевидно, постановщики стремились удержать зрителя в атмосфере спектакля.
Компания Хэкла прогуливалась в антракте, переполненная впечатлениями. Арнольд Хэкл был в одном из своих самых безупречных смокингов и седыми висками и бородкой с проседью скорее напоминал американского актера, чем представителя английской текстильной фирмы в западноберлинском заведении сомнительной репутации. Рядом с ним шла Ганка Бизова в великолепном вечернем туалете. Своей вызывающей красотой Ганка привлекала внимание всех мужчин. В целом это была интересная пара, будто сошедшая со страниц модных западных журналов. Третьим был доктор Салаба. Он чувствовал себя непомерно счастливым оттого, что имеет возможность сопровождать их. Хэкл предложил Салабе сигару, закурил сам и веселым голосом заметил:
— Это наиболее гениальная украденная комедия про воров, какие я знаю.
— Как, простите?.. — удивился доктор Салаба.
— Ведь эту пьесу написал англичанин, некий Хей.
Ганка не переносила его язвительного остроумия, которое он сегодня с особым удовольствием демонстрировал. Поэтому она мягко заметила:
— Оставь это, Арни, дорогой!
Однако Хэкл не позволил себя остановить. Наоборот, было похоже, что ему хочется выговориться именно при ней.
— Господин Брехт как писатель вообще смахивает на коммуниста. Что не украдет, того не имеет. И, как истинный марксист, все это теоретически обоснует. Пользуется тем, что создано другими... — Хэкл повернулся к доктору Салабе: — Точно так же, как у вас. Господин Гадек, мой английский шеф, мне рассказывал, как вы с естественной беззастенчивостью забрали у него в сорок восьмом году его фабрику.
У доктора Салабы перехватило дыхание. С такой жестокостью и язвительностью Хэкла, который обычно по отношению к нему вел себя корректно, Салаба столкнулся впервые. Он тут же огляделся, не слышал ли кто-нибудь здесь, на территории ГДР, эти сентенции Хэкла, и лихорадочно стал соображать, что ему ответить и как поступить в данной ситуации. Но Ганка опередила его:
— С твоей точки зрения, Арни, получается, что самый рьяный коммунист жил у вас, в Англии.
Хэклу нравились эти интеллектуальные споры с Ганкой, поэтому он отреагировал охотно и быстро:
— Кого ты имеешь в виду? Маркса?
— Нет. Шекспира, — с превосходством усмехнулась Ганка. Это показалось Хэклу немного нелепым, и он ухмыльнулся:
— Ого!
— Он тоже все сюжеты и завязки своих пьес, — элегантно расправлялась с ним Ганка, — заимствовал у других авторов. Главным образом, из античности. А написал он их много.