Светозар, положив руку на плечо архонта, сказал:
— Не испечь нам из этой муки хлеба, княже… Пускай воинов грабить монастыри и церкви, а там разберёмся!
— Ты прав, воевода. — И с гиком и свистом, увлекая за собой всадников, умчался в сторону Калигарийских и Харисийских ворот.
С куполов одной богатой церквушки, стоящей за крепостной стеной, прихожанами которой был степенный ремесленный люд, содрали позолоту, внутри учинили погром, — в одну из лодий хитрый Кевкамен от имени Аскольда повелел погрузить иконы, дискосы, потиры, убранство алтаря, кадильницы, ладанницы, восковые свечи, кресты.
Дир, довольный, приказал привести к нему протоиерея и, когда тот, с чёрной бородой, с перепугу трясущийся, предстал пред ним, спросил:
— Что означает сие намалёванное лицо? — И князь ткнул в икону Божьей Матери.
— Эта женщина родила Иисуса Христа, который принял великие муки за грехи всего рода человеческого и поэтому вознёсся на небо, став наподобие Бога.
— Не пойму тебя, поп… На небо возносятся только наши души, и то после смерти, а как это мог сделать во плоти человек? А ну-ка подпрыгни!
Протоиерей подпрыгнул, приземляясь, подвернул ногу и упал, растянувшись на каменных плитах паперти. Стоящие рядом с князем Кузьма, Еруслан и остальные гридни взорвались оглушительным смехом.
— Вот видишь, ты попробовал взлететь, а грохнулся наземь, — сверкая зубами, подначил священника Дир. — Поэтому вера твоя — лживая вера!
Поднимаясь и путаясь в длинных одеждах, священник начинал уже наливаться злостью, а глядя в диковатые насмешливые глаза князя, вдруг поднял руки к небу и возопил:
— Боже милостивый! Покарай поганых… Пусть отсохнут у них языки и кал полезет через рот и ноздри. Варвары, ироды, скоты!
— Счас этот кал полезет через твоё горло, длинноволосый, — с усмешкой сказал Еруслан, кивнул гридням и приказал им раздеть донага протоиерея.
Наслышанный о жуткой казни, которую применили разбойные люди к ромейским тиунам в крымской степи, Дир остановил воинов:
— Не надо! Этот поп обезумел от страха и отчаяния… А вот Бог твой, — обратился снова к священнику князь, — почему-то не приходит в сей трудный для тебя миг. А дарую жизнь тебе я… Так-то. — И вяло махнул рукой: «Отпустить!»
Кузьма наддал протоиерею пинка, а к Диру подвели его гнедого зверя, который от нетерпения уже грыз удила…
Князь, вскочив на гнедого, поскакал к красным кирпичным стенам монастыря Иоанна Предтечи[161], расположенного под самой горой. Там уже завидели ворогов, и игумен повелел ударить во все колокола.
На хорошо укреплённые стены вместе с наёмными солдатами встали, взяв в руки оружие, и монахи, облачившиеся в воинские доспехи.
Надо сказать, что монастырь сей имел необычную и славную боевую историю. Да, да, именно боевую…
Здесь жили, работали и молились Богу иконоборцы. Судьба их то возносила на гребень веры, то снова низвергала в пропасть, отчего они страдали не токмо духовно, но и физически.
Вспоминаю патриарха Анния, которому по приказанию Феодоры выкололи глаза и которого жестоко секли плетьми. А что уж там говорить о простых смертных — иконоборцах! Их душили власяными верёвками, жгли на кострах, как еретиков, рубили головы.
Вольготно им жилось при Льве III Исаврийском, но уже при правлении императрицы Ирины и патриархе Тарасии, когда на седьмом Вселенском соборе было вновь утверждено иконопочитание, многим иконоборческим монастырям пришлось заиметь собственную гвардию, состоящую из славянских народов, и русов в том числе. Завёл такую гвардию и монастырь Иоанна Предтечи, не убоявшись близости императорского дворца.
Конечно, славянская гвардия была бы невеликой помехой отборным греческим экскувиторам, если бы та же Ирина и Тарасий не ведали, что среди высоких духовных лиц есть немало покровителей монахов монастыря Иоанна Предтечи. Хотя частичные попытки взять штурмом его крепостные стены предпринимались не раз; и тогда, как и сейчас, в день нашествия воинов Дира, вставали на стены хорошо вооружённые бойцы и монахи, готовые умереть, но не пропустить врага во внутренние дворы. Разгорались сечи, лилась из медных котлов кипящая смола, свистели стрелы… И враг отступал.
«Ну их к черту! — говорили во дворце. — Хотят — пусть молятся своему безголовому идолу…»
Действительно, во внутренних монастырских дворах стояли статуи во весь рост, но оканчивающиеся шеей, изображающие Иоанна Предтечу, держащего в одной руке свою голову.