- Да, - Трубин помрачнел. - Эти идиоты... наши, заметь, идиоты, оппозиция, так сказать... они не думают о жертвах. Они давно уже выпустили себя из себя, а вот загнать обратно теперь не могут. Они задумали революцию здесь устроить, здесь - в раю! Идиоты. Хочешь, я включу тебе сейчас радио?.. Ты услышишь... Стас, сколько на твоих?
Лемеш вытряс из рукава часы:
- Почти половина десятого.
Я поразился - думал, намного больше.
- Вот, - кивнул Трубин, - ты услышишь нормальные, обычные сигналы точного времени, а потом - выпуск новостей, в котором - вскользь! - упомянут о незначительном ночном инциденте. Наверху, Эрик, давно мир - это внутри у тебя война. Ну ничего. Код твой восстановят, и перестанешь ты мучиться.
- Радио... - повторил я. - Включите! Я хочу успокоиться!
- Ну конечно! - он вскочил и заметался в поисках приемника, мимолетно сморщившись от боли. - Черт, стенокардия, похоже.
- Папа! - вскрикнула Мила.
- Деда! - немедленно запищала девчонка.
- Пустое, - отмахнул Трубин и выудил маленькое настольное радио с динамиком, обшитым тканью в цветочек. - Слушай.
... Тонкий писк, ровно шесть раз, и выверенный, четкий голос диктора произнес:
- В Ленинозаводске девять часов тридцать минут, сегодня пятница, девятое февраля. По предварительным данным, в ходе ночного столкновения в седьмом городском районе, в специальной зоне, войска внутренней безопасности потеряли убитыми шесть человек, ранеными двадцать два человека. Число жертв среди пациентов и персонала специальной зоны сейчас выясняется. Подсчет затруднен тем, что в указанном районе было применено оружие массового поражения - ракета направленного действия...
- Я же говорил! - торжествующе воскликнул Трубин.
- Тихо, папа! - отреагировала его дочь.
- ...не вызывающая радиоактивного заражения местности. Как стало известно, конфликт пациентов с властями был спровоцирован группой психически больных лиц, по неизвестной причине оказавшихся на свободе. Нескольким из этих людей удалось прорваться в город и на короткое время захватить дикторский пульт "Радиокомитета", но усилиями жителей прилегающих домов преступники были задержаны, а сотрудники комитета освобождены. В настоящее время ситуация полностью под контролем, на месте взрыва ракеты ведутся спасательные работы, и медицинский персонал, находящийся в бомбоубежище, скоро получит возможность его покинуть. О дальнейшем развитии событий мы будем сообщать в течение дня, а сейчас перейдем...
- Вот так! - Трубин убавил громкость и счастливо мне улыбнулся.
- Но они не сказали ничего о посторонних... - пробормотал я.
- И не скажут! - он вновь на секунду сжал грудь руками. - Зачем? Людям не надо ничего об этом знать. Власти в курсе - и достаточно! Тем более, не о ком особенно говорить. Их и было-то человек двадцать...
- Как - двадцать? - совсем растерялся я. - Двадцать человек все это затеяли?..
- Эрик, это была попытка все переделать в одну ночь - и она, естественно, провалилась! Не власти, а люди задушили все в зародыше! И мы с тобой никогда не узнаем, что было там, в городе, в "Радиокомитете" хотя бы... А посторонние? Им сейчас много хуже, чем нам. Поезд-то ходит по расписанию. И придет только в одиннадцать.
Я дрогнул:
- Вы говорите о спецметро?
Он дрогнул тоже:
- Да. Представь, какая там сейчас паника на платформе.
Я закрыл глаза и слушал тихое, успокаивающее бормотание радио. Трубин застонал:
- Мила, валидолу нет?..
Девушка вскочила, зашарила по шкафчикам, чертыхаясь, а я все слушал, постепенно погружаясь в какое-то блаженное оцепенение...
И тут заиграл гимн, словно благодаря всех за тяжелую ночь, которая для некоторых еще не кончилась. Это была его полная версия, с симфоническим оркестром, с хором, с боем барабанов... Хам и свинья Лемеш дотянулся до приемника, чуть прибавил громкость и вдруг встал по стойке "смирно", почтительно склонив голову.
Трубин тоже выпрямился, не отнимая ладоней от груди. Мила приподняла подбородок. Девочка неумело отдала пионерский салют. И только я лежал, не в силах пошевелиться, и чувствовал предательскую влагу в глазах - мы ведь действительно плачем под государственный гимн.
А потом тело Иосифа начало заваливаться набок, и Мила детским голосом закричала:
- Не на-адо!..
Но было поздно - он ушел туда, где играет эта замечательная музыка.
* * *
Не помню, как я тогда дожил до встречи с Яной. А увидел в конторе - и чуть не потерял сознание. Она болтала с кем-то, перегнувшись через стол, и радостно зачастила, как только я открыл дверь и вошел на слабых ногах, неся свое тело, как манекен.