- Давай отметим прибавление семейства? Буквально по чуть-чуть.
Хиля уже переоделась в клетчатое домашнее платье и сидела за столом, подперев кулаком щеку:
- Я все думаю о взрыве. Ты меня испугал, Эрик. Наверное, надо было заранее с врачом поговорить, теперь-то срок пошел, поздно уже.
- А ты Зиманскому об этом не рассказывала? - неожиданно для себя спросил я.
- Рассказывала, - Хиля вздохнула. - Точнее, он сам выпытал. Но я тогда не ждала ребенка, и мы как-то так... поболтали три минуты и перестали.
- Вот-вот, постороннему человеку рассказываешь, а мужу... - я налил нам вино в маленькие стаканчики с нарисованными краской гвоздиками. - Давай. За то, чтобы наша девочка родилась здоровой!..
Хиля взяла стаканчик:
- За то, чтобы вообще кто-нибудь родился.
Всю ночь на набережной было тихо, и лишь под утро, проснувшись от Хилиного стона, я услышал сквозь двойные стекла слабое фырканье автомобильных моторов и выглянул. Внизу ползла обычная колонна грузовиков с тепло одетыми солдатами, ничего особенного, никаких технических диковинок. Я обернулся от окна и увидел, что моя жена не спит: она сидела на краю постели, прижав горсточкой ладони ко рту, и покачивалась на месте, страдальчески зажмурившись.
- Хиля! Принести тебе тазик? Или воды попить?..
- Не надо, - глухо отозвалась она. - Ничего не надо, не трогай меня.
Я зажег свет на кухне, заварил чашку кофе и выпил ее в одиночестве, прислушиваясь, как Хиля в комнате стонет и шуршит какими-то таблетками. Потом она легла и, кажется, заснула.
Утром я пришел в контору и сразу встретился взглядом с Яной. Боль и тревога внутри тут же отпустили, сменившись мягким, домашним теплом и спокойствием.
- Привет, - уютно сказала девушка, устраиваясь за своей машинкой и растирая красные от мороза щеки маленькими крепкими ладошками.
- Привет, - едва ответил я, понимая, что все-таки попался, и никакой ядерный взрыв из далекого прошлого не может сравниться с целой ядерной войной у меня внутри. - Привет, Яна...
* * *
Я летел по коридору, еще не зная, что собираюсь сделать - задержать, убить, просто посмотреть в глаза? Мной владело бешенство - и жалость, беспомощная, человеческая, никого не выделяющая, потому что всем было одинаково плохо. Откуда силы-то взялись? - я бежал, а перед глазами у меня стояло растерянное лицо ребенка, впервые столкнувшегося со смертью.
Я оставил Милу над телом мертвого Трубина, оставил раненого Стаса, девочку - никто из них не годился мне в помощники. И, хоть идти за чужими одному было страшно, я бежал туда, за поворот коридора, к заветной двери, за которой несколько часов назад скрылся от меня первый посторонний.
Дверца с надписью "Посторонним вход воспрещен" была, конечно же, заперта. Я и не ждал другого. За ней стояла обманчивая тишина, но я понимал, что где-то там целая человеческая толпа, застыв в ужасе, гадает, что прибудет раньше: поезд или рота солдат.
- Эрик! - басисто разнеслось по коридору. - Не надо! Ты с ними не справишься!.. - голос Лемеша позвякивал, словно в нем, как в стакане с чаем, болталась ложка. - Вернись или меня подожди!
- Дверь закрой! - рявкнул я. - Хочешь, чтобы тебе вторую руку сломали? Побудь с девчонками, я драться ни с кем не собираюсь.
В общем-то, это была правда. Куда мне драться? Я надеялся, что сейчас всем этим незнакомым людям просто не до меня, и я смогу... что? Вывести поезд из строя? Убить машиниста?.. Как я их задержу?
Ключей на щите было совсем мало, и я собрал их все, вывалил перед дверцей на пол и стал пробовать один за другим, на авось, прислушиваясь, не гремят ли вдалеке спасительные шаги солдат, которые избавили бы меня от необходимости действовать. Шагов не было.
- Эй, друг, а чего ты делаешь? - неожиданно поинтересовались сзади, и я обернулся, запоздало подумав, что нужно было все-таки взять Лемеша - хотя бы для прикрытия. Но тут же расслабился.
Это был тот парень, который стучал в дверь и о существовании которого я успел напрочь забыть. Рослый, весь в черной блестящей коже с металлическими заклепками, с густыми, как у женщины, волосами до плеч, с черными сросшимися бровями, он выглядел бы устрашающе - если б не выражение лица. Единственное, что я в нем угадал: он - дитя. Большое, но несущее в себе, как опухоль, свое нескончаемое детство - такое лицо с чертами легкой умственной отсталости было у Нади, Хилиной домработницы.
- Привет, - сказал я, переводя дыхание.
- Привет, - с готовностью отозвался парень и протянул мне квадратную ладонь. - Вова.