Я пожал плечами:
- Теперь это неважно.
- Моя жизнь - это неважно? - удивился Глеб. - Получается, что и жизнь Хили - тоже неважно, раз ты привык бросаться чужими жизнями. И вот, смотри, что вышло, - он показал худой рукой куда-то вдаль.
Там неожиданно что-то зашевелилось, зазвучало, словно далекие раскаты грома, но я все еще не понимал, что это. А потом вдруг увидел вспышку, такую белую, что зрение мое на секунду перестало мне подчиняться, и я ослеп. Долгое мгновение мы все висели в этой белизне и тишине, словно в тумане, и я чувствовал, что мои кости просвечивают насквозь, и другие люди, те, со стеклышками, могут видеть их, как на рентгеновском снимке.
Что-то лопнуло, вспышка оборвалась, и вместо нее на половину неба вознесся гигантский, совершенно непредставимых размеров дымный столб в форме фантастического гриба, он рос на глазах, "шляпка" его ширилась, а ножка вдруг поползла во все стороны, сметая на своем пути деревья, товарные станции, дороги, здания - все.
Дернув Хилю за руку, я побежал прочь и поволок ее, упирающуюся, за собой, но ноги мои почти не слушались, не гнулись, не отталкивались от земли. Я оглянулся - огромный вал пыли и камней приближался к нам, но никто не двигался с места. Зиманский улыбнулся и крикнул сквозь грохот:
- Не спеши, Эрик, мы должны досмотреть тот фильм и узнать, чем все закончилось!..
"Телевизор" рядом с ним вдруг включился сам собой, и я увидел на огромном экране нечто такое страшное, неописуемое, жуткое, что сознание мое, не выдержав, оборвало сон и вышвырнуло меня на поверхность...
Оказывается - я кричал. Хиля испуганно смотрела на меня, сидя на кровати, горел ночник, начиналось утро. Этажом ниже у кого-то заработало радио, донеслись звонкие детские голоса, поющие пионерскую песню.
- Что-то приснилось? - осторожно спросила моя жена.
- Да, кошмар... - я провел ладонью по мокрому лбу и сел. - Настоящий такой кошмар, с целым сюжетом.
- Что же там было?
- Ядерный взрыв.
- Ох, зря я тебя все это рассказала, - вздохнула Хиля. - Впечатлительный ты у меня, нельзя тебе такие вещи слушать...
Что-то во мне изменилось после сна, что-то словно сдвинулось с места. Я брился, одевался, завязывал галстук и думал неотвязно вовсе не о Яне, как следовало бы ожидать, а о той истории с письмом. Действительно, кто-то же украл его у меня? Но кто? И что стало в итоге с несчастным Глебом, оставшимся в Санитарном поселке без всякой помощи и надежды?..
Автобус, идущий в девятый район, останавливался недалеко от нашего дома, на углу возле большого моста. Я подошел к остановке и спрятался от ледяного ветра за тонкой кирпичной стенкой, поглядывая на пустую улицу. Вокруг меня были люди, в основном, служащие или школьники с коньками на перевязи - все ехали на большой каток, которым славилась "девятка". Дети приплясывали на месте от мороза, взрослые бродили туда-сюда, выпуская в солнечный воздух целые облака пара.
Я вспомнил недавнюю позднюю осень и свои служебные утра на этой же самой остановке. В ноябре все иначе, чем в конце декабря. Автобуса ждут спокойно, без напряжения, дыша дымом костров и неторопливо переговариваясь. В эти неустойчивые дни между осенью и зимой не хочется никуда спешить, потому что их мало, этих дней, буквально несколько, а потом вдруг сменится время года, и ритм тоже сменится: все заспешат, подстегиваемые стылым ветром, засуетятся, ускорят шаг - и так будет до первой капели.
Подошел автобус, распахнул передо мной дверь, но что-то, что было сильнее меня, вдруг крикнуло: "Нет!", и я остался. Кондукторша помахала мне в окно, приглашая ехать, но я покачал головой и отошел на шаг, в спасительный кирпичный закуток, изо всех сил борясь с желанием все-таки поддаться на зов.
Над моей головой висело расписание: "Љ 2 - Девятый район, Љ 11 - Главные склады, Љ 14 - поселок "Нефтехимик", Љ 19 - Ткацкая фабрика "Заря". До прихода девятнадцатого автобуса оставалось семь минут, и я уже знал, что поеду на нем, потому что еще день невыносимого - телесного и душевного - томления, и все - я просто умру.
...Странно вновь входить в ту же реку, из которой вынырнул много лег назад. Я шел по улице своего фабричного района и не мог узнать ее, настолько она изменилась. Все тут перестроили, появился новенький, сияющий желтой штукатуркой фабричный клуб на месте старого, деревянного, вырос целый квартал пятиэтажных кирпичных домов с голубыми балкончиками, на которых сушилось разноцветное белье, пестрели современные детские площадки, светился витринами большой универмаг.
Только дом наш остался прежним, видно, время его сноса еще не подошло - во всяком случае, выглядел он еще неплохо. Я поднялся на свой этаж и четыре раза позвонил в дверь.