- Ну как, Эрик? - она улыбнулась, кольнув меня отблеском металлической коронки во рту. - Как жизнь?
Я развел руками:
- Да все в порядке...
- Не знаешь, о чем говорить? - Хиля проницательно наклонила голову.
Две мысли. Первая: она уезжает, и больше никогда в жизни я ее не увижу и не дождусь звонка. Вторая: ну и пусть.
- Зачем тебе туда? - спросил я. - Тут один человек мне сказал, что нас просто раскодировали. Дело не в том, верю я ему или нет, но можно же что-то сделать, тут врачи, психологи...
- Ах, Эрик, да знаю я все это! - она махнула рукой. - Думаешь, я такая же серая и дикая, как ты? Зиманский - надо отдать ему должное - умел все объяснить, не говоря ничего напрямую. Вот так я и вытянула из него все. Но кодироваться обратно? Зачем? Мне легче не станет.
- А там?
Хиля пожала плечами, улыбнувшись с какой-то издевкой над собой:
- Меня берет один парень - из тех, ну, ты понимаешь... Не в жены, нет, просто так. У них нет Морального кодекса, так что нам ничего не будет. Устроюсь на работу, жить буду у него...
- Это лучше, чем со мной? - я хотел снисходительно, по-взрослому усмехнуться и не смог.
Она вдруг оживилась, заговорила, убеждая даже не меня, а себя, а я смотрел на нее и думал с удивлением, что выглядит эта женщина так, словно жизнь схватила ее мощными руками, выжала, выкрутила до звонкой пустоты, оставив лишь глаза да злой звенящий голос, и непонятно, отчего так вышло. Ей никогда не приходилось плохо питаться, жить в общей квартире, стоять за станком, бесконечно штопать одни и те же чулки, считать копейки, как моей матери. И все же - она казалась совсем забитой, уничтоженной, придавленной какими-то обстоятельствами до самой крайней точки, после которой человек просто сходит с ума.
- ... и надоело быть чьей-то мамочкой, не хочу! - голос ее тревожил пассажиров, они оглядывались с раздражением. - Родители всю душу вытянули: когда ты выйдешь замуж, когда внука нам родишь... А никогда! Неужели непонятно?!.. Ты, Эрик - идеалист, думаешь, что все на свете просто, надо только быть порядочным человеком. Где-то верно, но жизнь сложнее, чем тебе кажется. Мне хотелось - хоть раз! - почувствовать себя просто женщиной, а не твоей заботливой нянькой. И что? Попадаются только такие, вроде тебя. А настоящего... Хотя нет. Они не такие, как ты, они даже хуже. Ты - единственный в своем роде.
- Ну, спасибо, - я хотел взять ее за руку, но почувствовал, что не могу этого сделать, и не потому, что она не позволит, а просто - не могу.
- Тем более, что у тебя... - Хиля понизила голос, - все-таки есть особенности.
Я вспомнил свою реакцию на невинное прикосновение Милы, там, в триста седьмой комнате, и неожиданно засмеялся.
- Что я такого сказала? - удивилась Хиля.
- Знаешь, у меня все в порядке.
- Быть не может! Опять таблетки пьешь?
- Они теперь и ни к чему.
Она покачала головой:
- Ну, поздравляю. А скажи все-таки, почему ты не помог своему отцу? Это же был совсем пустяк, стоило только похлопотать за него. Он был тебе так неприятен?
Вопроса я не ожидал, а потому растерялся. Хиля следила за моим лицом, ожидая, потом кивнула:
- Ну да, точно. Стоит тебе поступить по собственному желанию, ты, хороший мальчик, превращаешься в скотину. Как и остальные, впрочем. Мне объяснили - тут все такие.
Меня задело: она уже делила, как Зиманский, все человечество на "наших" и "не наших", и это было неприятно.
- Хиля, а почему ты не спрашиваешь, что у меня с глазом?
Она спохватилась:
- Да, а что у тебя с глазом?
- Неважно. Дело не в этом. Просто ты не спросила, а значит, я тебя совсем не интересую.
- Да пойми ты! - она сердито покраснела. - Лет сколько прошло! Нет у меня к тебе никаких чувств - и не было, кроме благодарности. Я уезжаю, поезд скоро, так какая тебе разница, интересуешь ты меня или нет?..
Мне стало скучно. Впервые - скучно с ней, как с посторонним человеком. Захотелось мирно попрощаться и уйти - свободным. Наверное, мне и хотелось увидеть ее лишь для того, чтобы получить эту полную и окончательную свободу. Впереди что-то есть, оно потребует жертв (а разве бывает что-то важное, жертв не требующее?..), и мне жутко не хотелось, чтобы Хиля осталась в памяти зацепкой, все возвращающей и возвращающей меня назад.
- Ладно, - кивнул я, - мне надо идти. Удачной тебе дороги - потому что обратно ты вернуться уже не сможешь. Мне сказали - тоннель взорвут. Представляешь, как одиноко тебе будет, если ты там не приживешься? Каждый день ты будешь просыпаться и вспоминать, что потеряла дом. Искать его будешь хоть в чем-то, но там же... там, должно быть, нет ничего похожего.
Хиля молчала. Я улыбнулся ей и пошел было своей дорогой, но она вдруг окликнула в спину: