Мне захотелось засмеяться, крикнуть что-то на весь этот пустой коридор, стукнуть кулаком по стене, но я ничего не сделал, лишь нечеловеческим усилием воли заставил себя успокоиться и сказал:
- А теперь - пойдем. Мне нужен один человек - буквально на пару слов. А потом мы свободны, будем делать, что хотим.
Она начала было что-то говорить, но я погрозил ей пальцем и поманил за собой туда, где все гудел генератор - и человеческие голоса.
Там прибыл поезд - а я и не подозревал, что столько времени прошло - и возле поезда, прямо на платформе, шла драка. Я успел лишь оттащить Милу в сторону, как мимо нас с явно различимым свистом пролетела бутылка и взорвалась, разбившись о стену возле двери. Запахло дешевым красным вином, растеклась, как кровь, лужа, и несколько капель осели на наших лицах.
- О, Господи... - пробормотала Мила.
Дрались чужие - и наши, которых не сажали в поезд. Я увидел Хилю, красную, растрепанную, она лезла через головы в раскрытые двери вагона, а чьи-то руки изнутри толкали ее в лицо, в грудь, колотили по голове, хватали за волосы. Она не чувствовала ударов, снова и снова пытаясь протиснуться вперед, и тогда ее начали отталкивать уже свои, такие же пассажиры с перекошенными страдальческой злобой лицами. Она с силой, крепко сжатым кулаком врезала по носу какому-то пожилому мужчине в хорошем пальто на меху, тот взвыл и подался назад, наступая на чужие ноги и тесня толпу. Его отшвырнули, повалили на пол, перешагнули, как мешок с тряпьем, и вновь кинулись в атаку. Женщина лет сорока отчаянно дралась зонтиком, размахивая им направо и налево до тех пор, пока этот зонтик не вырвали у нее из рук, а после этого пустила в ход ногти. Молодой парень с интеллигентной бородкой подпрыгивал, стараясь заскочить на головы и плечи и доползти по ним до вагонной двери, но кто-то ударил его в живот, и он скатился, охая, вниз.
Всюду, под ногами, на скамейках, на рельсах валялся рассыпанный багаж, какая-то одежда, книги, толстые пачки денег, золотые украшения, но даже за драгоценностями никто не нагибался - всех интересовали только двери, которые они штурмовали с одержимостью погибающих в катастрофе.
Из вагона ударила шипучая белая струя: чужаки, видно, не придумали ничего лучше, чем взять огнетушитель. Но это почти не помогло. Люди, которые в обычной ситуации кинулись бы врассыпную, боясь потерять зрение от ядовитой химической пены, сейчас просто вытирали лица рукавами, отплевывались и бросались на новый приступ.
- Вытащите машиниста! - истерически крикнул кто-то. - Сами поведем, разберемся!
В кабину начали барабанить, треснуло стекло. Кто-то повис на зеркале заднего обзора, болтая в воздухе ногами, потянулся к окну, грохнул кулаком - стекло посыпалось на платформу, на рельсы, на головы. Из кабины высунулась крепкая рука с зажатой в кулаке отверткой, молниеносное движение - и нападавший рухнул, вопя. Я усмехнулся - теперь тут, кажется, было уже двое одноглазых.
- Забавно смотреть на человеческое скотство? - спокойно и даже с философской ноткой произнес голос сзади. Мы одновременно обернулись - там стоял Генрих.
- Вы еще не видели, как они билеты делили, - заметил он. - Каждый год тридцать человек могут выехать к нам на жительство. То есть, могли - сейчас, наверное, всем придется остаться.
- Почему? - поинтересовалась Мила.
- Обстановка такая, - развел руками Генрих. - У нас слишком сложно, чтобы принимать эмигрантов. Самим бы домой попасть. Да, Эрик, а ты чего не с женой-то? - вдруг спохватился он. - Надеешься, она тебе место займет?
- Среди них нет моей жены, - сказал я, заметив удивленный взгляд Милы.
- Развелись, что ли? - Генрих иронически поднял брови. - Ах да, ну, в смысле... понял. Люди все-таки - звери. Смотри, как дерутся! И ведь было бы за что...
- Я спросить хотел. Это все правда? У вас действительно другая страна?
- Совсем другая, - подтвердил он со вздохом. - А они думают, там тот же социализм, только лучше. Уж объясняли, объясняли...
- Почему он не тронется, не уедет? - вдруг спросила Мила. - Опасно же, их много...
- До одиннадцати нельзя, а сейчас только без четверти. Шлюзы закрыты, - Генрих снова вздохнул. - Пойдемте-ка отсюда, пусть разбираются сами.
- А вы не едете? - Мила послушно двинулась к двери.
- Еду, конечно, на черта мне теперь оставаться? Но не стоять же здесь столбом, еще попадут чем-нибудь ненароком.
Мы вышли в коридор, и Генрих прикрыл дверь, словно за ней происходило что-то интимное: