- Уйди, - попросил я, не поднимаясь. - Ты с ума сошла...
- Все так говорят, - она хихикнула, - а потом снова и снова приходят.
- Кто это - все?
- Да все. Думаешь, ты первый прыгал тут, как кузнечик на сковородке? Это - методика проверенная. Сегодня еще отходить будешь, зато потом дня три - как в сказке. Знаешь, как ты сейчас встряхнул свое сердечко?
Я ей не поверил:
- Это жестоко. Тебе просто нравится делать такие вещи.
- Нравится, - легко согласилась она. - А что тут такого? Я же проверяла тебя на страх, подносила спичку. Все честно.
Я с трудом сел, потер ободранные запястья. К одежде прилипли сухие листья, мусор, от нее несло гарью.
- Сейчас мы тебя почистим, проветрим, - Тоня, веселая, розовая, улыбалась. - Придешь в себя, я тебе водки налью.
Облегчение все разрасталось, заставляя течь новые слезы. А потом вдруг наступила невесомость, странная, звонкая, полная каких-то цветных сполохов, и я подумал, что умираю. Наверное, не выдержало сердце. Но, если это смерть, то - смерть приятная, ничего не скажешь...
- О-о, ну и забрало тебя! - Тоня восхищенно покачала головой. - Ты смотри, а... Я-то думала, ты до завтра будешь пришибленным ходить. Ну что, как тебе сейчас?
- Летаю, - тихонько ответил я, закрывая глаза и погружаясь в пляску ярких огоньков.
- Вот-вот. Теперь-то не жалеешь, что попробовал?
- Нет. Но повторять не будем, никогда.
Она помогла мне подняться с земли, повела под руку к своему вагону. Я оглянулся: на месте моей пытки еще курился дым.
- А повторить и не получится, - сказала Тоня. - Эта штука действует только один раз, потом - все, ты уже знаешь, что не сгоришь. Но есть и другие вещи, Эрик.
- Нет, ни за что! - я едва не шарахнулся от нее. - Хватит с меня экспериментов...
В гостинице я долго стоял под душем, включал то холодную, то горячую воду, намыливался самым пахучим, земляничным мылом, чтобы уничтожить малейший намек на запах гари, терся жесткой мочалкой. Внутри еще что-то дрожало, плыло, я чувствовал себя слабым и нездоровым, мысли разбегались. Потом успокоился и, уже ложась спать, подумал, что, в сущности, во всем этом нет ничего плохого. Ведь не собиралась же она на самом деле меня убивать.
* * *
- Ваши социальные карточки, - усталый майор сидел за чужим письменным столом, помешивая в стакане чай. - Кто вы такие? Какое имеете отношение? Как попали на правительственный объект? Допуск у вас есть по первой форме?..
Мила начала объяснять, утомленно развалившись перед ним на стуле, а майор все поглядывал на меня не то с сочувствием, не то с подозрением, буравя во мне дыры своими темными острыми глазами, похожими на толстые стальные гвозди. У него что-то вертелось в голове при виде грязной повязки на моем левом глазу, порванной на плече рубашки, изодранных рук, но пока, снисходительно слушая Милу, он молчал. Я тоже смотрел на него, понимая, что рано или поздно говорить мне придется. Другой вопрос - что? Сейчас любой человек вызывает подозрение, а я со своей цепью случайностей - тем более. Поверить в такое невозможно, слишком уж много совпадений для одной ночи, но ничего другого, более правдоподобного, я не мог придумать. Сказать - привезли на тестирование? Чего доброго спросит: зачем? Не дай Бог, еще Зиманский всплывет каким-нибудь краем, тогда совсем беда. И Лемеш (он орал, стуча себя в грудь здоровой рукой, что даст за меня голову на отсечение) тут скорее помешает, чем поможет - заподозрят еще сговор.
Может, просто сказать, что я пришел в гости к Миле? Она подтвердит. Хотя нет, у них же Ивкина, она и про Голеса расскажет... Боже мой, я-то думал, что все уже позади...
- Хорошо, - майор вынул ложечку из стакана. - Я все понял, - глаза-гвозди больно воткнулись в меня, - кроме одного: а вы что здесь делали? Ночью, на специальном объекте?
Я убито молчал. Мила оглянулась на меня, скользнула прозрачным своим взглядом, который снова стал легким, как перышко, чуть улыбнулась, и - удивительно - у меня сразу улучшилось настроение. Она будто сказала одними глазами: прорвемся, Эрик, главное - говори уверенно. Я не верю в чтение мыслей, но иначе истолковать ее взгляд было невозможно: говори, Эрик, говори что угодно, я все подтвержу.
И тут меня осенило - я вспомнил единственное звено в цепочке этой ночи, оставшееся неразгаданным. Кафе. Чиновница. Человек с портфелем. Все происшедшее было мне ясно, кроме вот этого - кафе. И я сказал:
- Простите, но с офицером вашего ранга я не могу разговаривать об этом.
- Может, тебе сюда генерала Куберта привести? - он с издевательским весельем откинулся на спинку стула. - Или даже министра обороны?