«...Мы с Фрэнсисом ездили в Лондон уладить кое-какие дела. Темплер по-прежнему напоминает турецкого ичоглана[36] с бровями-ершиками. Но какой он верный друг! Знаешь, кого я видела на Лейдиз-Уок? Мисс Анджелу Бердетт-Кауттс. Она была такая же бледная и угрюмая, вся в черном, и восседала, точно олимпийская богиня, в коляске от Фэрри, запряженной в шахматном порядке четырьмя арабскими рысаками. Ставшая нынче баронессой мисс Букварь получила баснословное наследство от герцога Сент-Олбанского. Она живет то в лондонском дворце на Стрэттон-стрит, то в своем холли-лоджском имении - на вилле со сплошными террасами и зимними садами, построенной на хайгейтских холмах сэром Генри Вейном Темпестом. Она открывает религиозные учреждения в Северной Америке, за что получила прозвище «Мать Англиканской церкви». Но скажу тебе sub rosa, дорогой Джеймс, духовенство от ее вмешательства не в восторге. Словом, хоть она и Мать, руки ее беспрестанно добивается золотая молодежь (точнее, молодежь с облезшей позолотой), гарцующая между парком Сент-Джеймс и Пиккадилли...»
В кокосовых пальмах заливалась майна[38], а в комнату Джеймса на мгновение впорхнула бабочка величиной с ладонь - летающий цветок.
На другом конце Резиденции пыхтел над реестрами Чарльз Адэйр Кримбл.
— Раджа оценивает годовой доход Саравака примерно в пять тысяч фунтов стерлингов. Не знаю, откуда он получил эту цифру.
— Уверяю вас, он и сам этого не знает, - вздохнул Уильямсон.
— Он получил ее, - сказал Маккензи, - сложив фунты и доллары, прибавив актив к пассиву и умножив квадрат суммы на количество эпакт[39].
— Раджа подводит баланс на глазок, исходя из своих наиболее оптимистичных прогнозов. Он - поэт.
— Увы... Он выписывает векселя на свое личное состояние, которого при таких темпах надолго не хватит.
— Согласно точным цифрам, которыми я располагаю, - сказал Кримбл, - общий доход страны сводится к нескольким сотням буасо[40] риса, незначительной прибыли с продажи опиума и чистым барышам с олова - признаться, довольно скромным.
Несмотря на многочисленные поездки по Сараваку, Джеймс, похоже, осознавал, что джунгли, горы и болота непригодны для широкого сельскохозяйственного использования, о котором он мечтал. Он заново открыл сантахские алмазные рудники и уже через несколько недель после введения в эксплуатацию с радостью отослал матери большой алмаз «Брук». Им оказался белый топаз, подсунутый радже старшим мастером - хитрющим старым китайцем-мусульманином. Алмазы с рудника были желтые, мутные и крохотные. Миссис Брук крайне удивилась и захотела оправить камень, но затем подумала, что ни один ювелир, наверное, не оценит по достоинству столь редкостный и несравненный брильянт.
Хотя Джеймс порой обманывался, принимая топазы за брильянты, он все-таки понимал, что за два-три года не добьешься процветания государства. Стремясь к независимости, но сталкиваясь с каждодневными превратностями, он выступал единоличным правителем Саравака и считался с необходимостью передать его Англии или же предоставить какой-нибудь компании, основанной специально для сохранения непрерывного управления. Он нанял лондонского агента, мистера Генри Уайза из фирмы «Мелвилл, Уайз и Ко.», полагая, что этот человек особенно заинтересован в его карьере, тогда как на самом деле Уайз стремился прежде всего к личному продвижению в рамках собственного мандата. К тому же он был деятелен, смышлен и умел втираться в доверие к властям.
«Не знаю, насколько правительство Ее величества мне доверяет, но я не считаю себя смиренным просителем его покровительства, и оно должно в некоторой степени полагаться на меня, коль скоро желает пользоваться моими услугами. Во всяком случае, если бы мне пришлось пожертвовать своей независимостью, это явилось бы для меня страшным ударом», - писал Джеймс преподобному отцу Джонсону. Близость британского влияния, например, на Брунее или архипелаге Сулу, была как раз желательна. Оказываясь то в раскаленной печи, то в ледяном аду, - подобно всем остальным, он, разумеется, болел малярией, - Джеймс предвидел и много других возможностей.